Мысль о благѣ есть тотъ твердый пунктъ, къ которому прикрѣплено мышленіе Платона по воиросу о добродѣтели. Вь самомъ дѣлѣ, какъ бы ни выразили мы общій признакъ добродѣтели, во всякомъ случаѣ, какъ уже было замѣчено выше, онъ будетъ признакомъ того, что непосредственно сознается нами какъ добродѣтель; это значитъ, что понятіе добра или блага въ нашемъ метафизическомъ мышленіи господствуетъ надъ всѣмъ тѣмъ, чѣмъ бы мы ни опредѣлили понятіе добродѣтели. Потому въ каждомъ случаѣ — и въ томъ, когда, напримѣръ, мы сказали бы, что добродѣтель состоитъ въ истинномъ знаніи, н въ томъ, когда бы мы назвали ее добрымъ расположеніемъ души, или воли — всегда позволительно и должно спросить: гдѣ заключается то основаніе достоинства, которое выражается предикатомъ истинный или добрый? Простое указаніе на разумѣніе или знаніе было бы убѣжищемъ не знанія того что есть сама добродѣтель, т.-е. незнаніемъ того, что дѣлаетъ само знаніе достойнымъ быть мѣриломъ добродѣтели; это значитъ, что при этомъ должно еще указать на конкретное содержаніе самого знанія, т.-е. на благо. Такимъ образомъ подлинное мѣрило добродѣтели есть понятіе блага. Благо есть общій предикатъ для всякой добродѣтели. Въ этомъ опредѣленіи добродѣтели чрезъ благо, благо есть не просто внѣшняя цѣль, которая только услов-лпваетъ собою моральное достоинство дѣйствія, какъ думалъ Менонъ, но непосредственное содержаніе самого дѣйствія, по скольку оно добродѣтельно. Но ясно, что то единство, къ которому разныя добродѣтели приводятся по своему содержанію чрезъ понятіе блага, есть единство метафизическаго характера, единство идеи, а не то простое единство, которое обыкновенно дается въ логической формѣ дефиниціи чрезъ родъ и различія. Какъ метафизическое мѣрило понятія добродѣтели, благо въ равной силѣ измѣряетъ и понятіе знанія. Ибо благо, какъ основная, вѣчно присущая разуму идея, будучи со стороны его предметомъ абсолютнаго стремленія, составляетъ для него простое, неизмѣнное метафизическое содержаніе всего дѣйствительно сущаго. "Какъ всякая дѣйствительность
Мысль о благе есть тот твердый пункт, к которому прикреплено мышление Платона по воиросу о добродетели. Вь самом деле, как бы ни выразили мы общий признак добродетели, во всяком случае, как уже было замечено выше, он будет признаком того, что непосредственно сознается нами как добродетель; это значит, что понятие добра или блага в нашем метафизическом мышлении господствует над всем тем, чем бы мы ни определили понятие добродетели. Потому в каждом случае — и в том, когда, например, мы сказали бы, что добродетель состоит в истинном знании, н в том, когда бы мы назвали ее добрым расположением души, или воли — всегда позволительно и должно спросить: где заключается то основание достоинства, которое выражается предикатом истинный или добрый? Простое указание на разумение или знание было бы убежищем не знания того что есть сама добродетель, т. е. незнанием того, что делает само знание достойным быть мерилом добродетели; это значит, что при этом должно еще указать на конкретное содержание самого знания, т. е. на благо. Таким образом подлинное мерило добродетели есть понятие блага. Благо есть общий предикат для всякой добродетели. В этом определении добродетели чрез благо, благо есть не просто внешняя цель, которая только услов-лпвает собою моральное достоинство действия, как думал Менон, но непосредственное содержание самого действия, поскольку оно добродетельно. Но ясно, что то единство, к которому разные добродетели приводятся по своему содержанию чрез понятие блага, есть единство метафизического характера, единство идеи, а не то простое единство, которое обыкновенно дается в логической форме дефиниции чрез род и различия. Как метафизическое мерило понятия добродетели, благо в равной силе измеряет и понятие знания. Ибо благо, как основная, вечно присущая разуму идея, будучи со стороны его предметом абсолютного стремления, составляет для него простое, неизменное метафизическое содержание всего действительно сущего. "Как всякая действительность
