какъ философская мысль Платона вся предана водительству общихъ спекулятивныхъ началъ и ие знаетъ почти иной истины, кромѣ истины метафизической. Вслѣдствіе этого мысль Аристотеля практичнѣе и часто не такъ консеквентна, какъ мысль Платона. Опытъ полагаетъ предѣлъ той критикѣ, которая у Платона, идя на защиту общихъ непреложныхъ началъ знанія, часто отрицаетъ опытъ, какъ нѣчто не разумное и не имѣющее права на дѣйствительное существованіе. По особеннымъ условіямъ его идеальной натуры, ему не доставало того практическаго интереса въ знаніи, который такъ рѣзко отдѣляетъ отъ него Аристотеля и который точно также вмѣстѣ съ Аристотелемъ отличаетъ и новый міръ отъ міра древняго съ Платономъ. Извѣстно старинное мнѣніе, что каждый человѣкъ, по природѣ своей, или платоникъ или аристотеликъ. Хотя современное ученое сознаніе созрѣло безъ сомнѣнія до того, что въ состояніи свободно соединять въ себѣ интересы мышленія Платона и Аристотеля, тѣмъ не менѣе тотъ и другой дѣйствительно стоятъ на рубежѣ двухъ великихъ эпохъ нашей умственной культуры. Первый завершаетъ періодъ того страшнаго поруганія, какое дѣйствительность терпѣла часто отъ умозрительной мысли древняго міра; второй примиряетъ эту мысль съ дѣйствительностію, стараясь выработать къ ней особыя ученыя отношенія. Путь, на который ступилъ Аристотель, велъ къ той пользѣ, которую мы имѣемъ теперь въ нашихъ наукахъ, а Платонъ остался въ заколдованномъ кругѣ любомудрія. Мышленіе Платона, собственно говоря, не знаетъ ничего больше, кромѣ себя самого. По задачѣ своей оно скучно однообразно почти во всѣхъ его сочиненіяхъ. Занятое собою, оно при всякомъ содержаніи формируется одинаково; между тѣмъ мышленіе Аристотеля оказывается способнымъ получать въ разной средѣ разныя опредѣленія. У Платона наоборотъ: единственная и постоянная критика сужденій — это вѣрность ихъ основнымъ началамъ мышленія. Явленія проходятъ въ его мышленіи не въ разнообразной игрѣ красокъ и очертаній дѣйствительности, но въ монотон-
как философская мысль Платона вся предана водительству общих спекулятивных начал и ие знает почти иной истины, кроме истины метафизической. Вследствие этого мысль Аристотеля практичнее и часто не так консеквентна, как мысль Платона. Опыт полагает предел той критике, которая у Платона, идя на защиту общих непреложных начал знания, часто отрицает опыт, как нечто не разумное и не имеющее права на действительное существование. По особенным условиям его идеальной натуры, ему не доставало того практического интереса в знании, который так резко отделяет от него Аристотеля и который точно также вместе с Аристотелем отличает и новый мир от мира древнего с Платоном. Известно старинное мнение, что каждый человек, по природе своей, или платоник или аристотелик. Хотя современное ученое сознание созрело без сомнения до того, что в состоянии свободно соединять в себе интересы мышления Платона и Аристотеля, тем не менее тот и другой действительно стоят на рубеже двух великих эпох нашей умственной культуры. Первый завершает период того страшного поругания, какое действительность терпела часто от умозрительной мысли древнего мира; второй примиряет эту мысль с действительностью, стараясь выработать к ней особые ученые отношения. Путь, на который ступил Аристотель, вел к той пользе, которую мы имеем теперь в наших науках, а Платон остался в заколдованном круге любомудрия. Мышление Платона, собственно говоря, не знает ничего больше, кроме себя самого. По задаче своей оно скучно однообразно почти во всех его сочинениях. Занятое собою, оно при всяком содержании формируется одинаково; между тем мышление Аристотеля оказывается способным получать в разной среде разные определения. У Платона наоборот: единственная и постоянная критика суждений — это верность их основным началам мышления. Явления проходят в его мышлении не в разнообразной игре красок и очертаний действительности, но в монотон-
