ственно есть только повтореніе того, что сказано было въ третьихъ о пользѣ діалектики, но, какъ бы то ни было, въ этомъ ученіи діалектика открывается предъ нами совсѣмъ съ другой стороны — не какъ мышленіе опирающееся на τά ёѵ-ЬоНа, не какъ силлогизмъ προς bo£av, но какъ изслѣдованіе общихъ началъ знанія. Это тѣ начала, относительно которыхъ, какъ замѣчаетъ Аристотель, нельзя вывести чего либо изъ принциповъ, имѣющихъ мѣсто въ какой либо отдѣльной наукѣ, такъ какъ онѣ суть общія начала всѣхъ наукъ. (Тамъ же). Въ другомъ мѣстѣ Аристотель говоритъ объ этихъ началахъ, которыя составляютъ содержаніе діалектики, что ими пользуются въ наукахъ ώς έκ τούτων άποδεικνύοντες, άλλ5 ού περί ών δεικνύουσιν ούδ δ δεικνύουσιν (Anal. post. А. 77. а. 27). Чѣмъ значительнѣе эти начала для всѣхъ наукъ, тѣмъ болѣе научна (και επιστήμη εκείνη ειη και μάλλον και μάλιστα) та наука, которая изслѣдуетъ эти начала (Anal. post. А. 76. а. 16). Здѣсь, какъ легко замѣтить, воззрѣніе Аристотеля на діалектику граничитъ съ воззрѣніемъ его на философію вообще и на метафизику въ частности и невидимому приближается къ тому опредѣленію, въ которомъ мы должны понять діалектику Платона.
Въ классической философіи нѣтъ, можетъ быть, ничего столь поучительнаго, какъ разномысліе Аристотеля съ Платономъ по многимъ философскимъ вопросамъ и то недоразумѣніе, которое такъ часто встрѣчаемъ мы у Аристотеля въ отношеніи къ Платону. Къ несчастію очень часто думаютъ, что это разномысліе и недоразумѣніе можно объяснять какими яибудь случайными и мелкими причинами. Мы съ своей стороны полагаемъ, что внутренняя причина каждаго случая такого разномыслія двухъ великихъ философовъ должна быть искома въ томъ чуждомъ для Платонова мышленія опредѣленіи, которое допускало на себя мышленіе Аристотеля. Именно, вмѣстѣ съ интересами спекулятивнаго пониманія явленій, мышленіе Аристотеля, какъ уже замѣчено, знаетъ цѣну и простаго эмпирическаго ихъ разумѣнія. Потому оно часто опредѣляется совершенно опытно, между тѣмъ
ственно есть только повторение того, что сказано было в третьих о пользе диалектики, но, как бы то ни было, в этом учении диалектика открывается пред нами совсем с другой стороны — не как мышление опирающееся на τά ёи-ЬоНа, не как силлогизм προς bo£av, но как исследование общих начал знания. Это те начала, относительно которых, как замечает Аристотель, нельзя вывести чего либо из принципов, имеющих место в какой либо отдельной науке, так как они суть общие начала всех наук. (Там же). В другом месте Аристотель говорит об этих началах, которые составляют содержание диалектики, что ими пользуются в науках ώς έκ τούτων άποδεικνύοντες, άλλ5 ού περί ών δεικνύουσιν ούδ δ δεικνύουσιν (Anal. post. А. 77. а. 27). Чем значительнее эти начала для всех наук, тем более научна (και επιστήμη εκείνη ειη και μάλλον και μάλιστα) та наука, которая исследует эти начала (Anal. post. А. 76. а. 16). Здесь, как легко заметить, воззрение Аристотеля на диалектику граничит с воззрением его на философию вообще и на метафизику в частности и невидимому приближается к тому определению, в котором мы должны понять диалектику Платона.
В классической философии нет, может быть, ничего столь поучительного, как разномыслие Аристотеля с Платоном по многим философским вопросам и то недоразумение, которое так часто встречаем мы у Аристотеля в отношении к Платону. К несчастью очень часто думают, что это разномыслие и недоразумение можно объяснять какими яибудь случайными и мелкими причинами. Мы с своей стороны полагаем, что внутренняя причина каждого случая такого разномыслия двух великих философов должна быть искома в том чуждом для Платонова мышления определении, которое допускало на себя мышление Аристотеля. Именно, вместе с интересами спекулятивного понимания явлений, мышление Аристотеля, как уже замечено, знает цену и простого эмпирического их разумения. Потому оно часто определяется совершенно опытно, между тем
