— Вотъ зарядилъ: Ѳедосѣичъ, да Ѳедосѣичъ! Ты и не сказывай ему, что далъ, ежели ужь ты такъ боишься своего Ѳедосѣича... Будь пріятелемъ—дай.
— Не проси лучше...
— Такъ ты взаправду не дашь мнѣ доллера, Ефимка?—спросилъ Леонтьевъ, неожиданно мѣняя тонъ.
— Сказано тебѣ: Ѳедосѣичъ не велитъ. У него и деньги.
— Такъ послѣ этого ты хуже свиньи, Ефимка! Ужо погоди—вспомнишь!
— Ты чего грозишься-то? Ты прежде мои два доларя отдай.
— Два «доларя»?—передразнилъ Леонтьевъ.—Ахъ, ты деревня неотесанная! —продолжалъ онъ, презрительно оглядывая молодого матроса.—Подождешь ты свои два «доларя», ежели ты такую подлость сдѣлалъ съ человѣкомъ! Гдѣ у тебя росписка, а?—съ наглой усмѣшкой прибавилъ Леонтьевъ и отошелъ прочь, окончательно смутивши молодого матроса.
— Первая вахта становись во фрунтъ!—прокричалъ вахтенный унтеръ-офицеръ.
Матросы пошли строиться. Послѣ провѣрки скомандовали садиться на шлюпки, и черезъ нѣсколько минутъ баркасъ и катеръ, полные людьми, отвалили отъ борта клипера. По обыкновенію, разодѣтый въ пухъ и прахъ, боцманъ Щукинъ сидѣлъ на баркасѣ на почетномъ мѣстѣ, весело пуча глаза и деликатно придерживая двумя пальцами клѣтчатый носовой платокъ. На баркасѣ онъ сбросилъ свою суровость и не игралъ въ начальника. Обращаясь къ сидѣвшимъ рядомъ матросамъ, онъ дружелюбнымъ, товарищескимъ тономъ разсказывалъ о достоинствахъ англійской водки и, между прочимъ, приглашалъ Ѳедосѣича попробовать этого напитка вмѣстѣ. Однако Ѳедосѣичъ отказался и во всю дорогу сосредоточенно молчалъ.
