прибилъ Аксенова? Полюбуйся, какой у него фонарь... Срамъ! Ты вѣдь боцманъ, а не разбойникъ!—прибавилъ Василій Ивановичъ, снова принимая строгій начальническій тонъ.
Щукинъ опять упорно молчалъ.
— Нагрубилъ онъ тебѣ, что-ли?
— Никакъ нѣтъ, ваше благородіе!
— Неисправенъ былъ?
— Матросъ онъ исправный, ваше благородіе!
— Такъ за что-жъ ты его прибилъ, скотина?—воскликнулъ, вспыливши, Василій Ивановичъ.
— Матросъ онъ еще глупый, ваше благородіе!.. Не обученъ, какъ слѣдоваетъ...
— Ну?
— Для острастки, значитъ, ваше благородіе, чтобы понималъ!—проговорилъ Щукинъ самымъ серьезнымъ, убѣжденнымъ тономъ.
— Для острастки подшибъ глазъ?
— На счетъ глаза, осмѣлюсь доложить, по нечаянности, ваше благородіе!—прибавилъ боцманъ, какъ бы въ оправданіе, снова принимая угрюмое выраженіе.
— Слушай, Щукинъ! Послѣдній разъ тебѣ говорю, чтобы ты людей у меня не портилъ!—строгимъ голосомъ началъ Василій Ивановичъ, подавляя невольную улыбку.—Вѣдь стыдно будетъ, какъ тебя разжалуютъ изъ боцмановъ?..
Щукинъ сердито молчалъ.
— Какъ ты полагаешь?
— Не могу знать, ваше благородіе.
— А дождешься ты того, что узнаешь, если не перестанешь разбойничать. Ступай!—рѣзко оборвалъ старшій офицеръ.
Боцманъ исчезъ изъ каюты. Когда онъ поднялся на палубу, никто и не подумалъ бы, что его только что «разнесли»—до того важенъ и суровъ былъ видъ у
