— Коли угодилъ вамъ, панове, значитъ, доля еще служить, сказалъ Кнышъ.
Ну, вотъ долго этакъ ракъ думалъ, разказывалъ Сѣчевикъ, кого бы это по воду ему послать и все никого не подъискивалъ: тотъ, думалъ онъ, дороги не знаетъ, а вотъ этотъ хоть и знаетъ, да ненадеженъ, одинъ не женатъ, такъ, пожалуй, застрянетъ, гдѣ на дорогѣ, другой въ церковь рѣдко ходитъ, такъ кто его знаетъ, какъ съ нимъ и связываться, пятый малосиленъ, у десятаго вѣтеръ въ головѣ,—куда ни кинь—все клинъ.
— Пойду самъ! порѣшилъ ракъ.
Взялъ посудину и пошелъ.
Шелъ, шелъ, шелъ… Идетъ и все кипятится:
— Чего это я такъ бѣгу! Эхъ сбили меня съ толку вражіе пріятели! Не будетъ проку!
— Кабы въ этотъ кулешъ, да еще перцу! сказалъ Семенъ Ворошило.
— Хорошо бы перцу! согласился Андрій Крукъ.
И ходилъ ракъ семь лѣтъ по воду, продолжалъ Сѣчевикъ, на восьмой годъ пришелъ, сталъ перелѣзать черезъ хатній порогъ и разлилъ.
— Э, горемыка! сказалъ Кнышъ.
Разлилъ да и говоритъ:
— Вотъ такъ чортъ скорую работу беретъ!
Маруся разсмѣялась, Кнышъ тоже, но Андрій Крукъ и Семенъ Ворошило сидѣли такъ чинно, какъ сидятъ только просватанныя поповны.
— Эге! мѣсяцъ-то ужь куда забрался! сказалъ Кнышъ. Пора.
Всѣ встали.
— Такое, значитъ, послѣднее ваше слово? спросилъ Андрій Крукъ Сѣчевика.
— Такое.
— Пока прощайте.
— Счастливо.
— А коли что тамъ у насъ порѣшатъ, кому вѣсть подавать?
— А вотъ Кнышу.
— Коли угодил вам, панове, значит, доля еще служить, сказал Кныш.
Ну, вот долго этак рак думал, рассказывал Сечевик, кого бы это по воду ему послать и всё никого не подыскивал: тот, думал он, дороги не знает, а вот этот хоть и знает, да ненадежен, один не женат, так, пожалуй, застрянет, где на дороге, другой в церковь редко ходит, так кто его знает, как с ним и связываться, пятый малосилен, у десятого ветер в голове, — куда ни кинь — всё клин.
— Пойду сам! порешил рак.
Взял посудину и пошел.
Шел, шел, шел… Идет и всё кипятится:
— Чего это я так бегу! Эх сбили меня с толку вражие приятели! Не будет проку!
— Кабы в этот кулеш, да еще перцу! сказал Семен Ворошило.
— Хорошо бы перцу! согласился Андрий Крук.
И ходил рак семь лет по воду, продолжал Сечевик, на восьмой год пришел, стал перелезать через хатний порог и разлил.
— Э, горемыка! сказал Кныш.
Разлил да и говорит:
— Вот так чёрт скорую работу берет!
Маруся рассмеялась, Кныш тоже, но Андрий Крук и Семен Ворошило сидели так чинно, как сидят только просватанные поповны.
— Эге! месяц-то уж куда забрался! сказал Кныш. Пора.
Все встали.
— Такое, значит, последнее ваше слово? спросил Андрий Крук Сечевика.
— Такое.
— Пока прощайте.
— Счастливо.
— А коли что там у нас порешат, кому весть подавать?
— А вот Кнышу.
