На песчаной косѣ, какъ бы серебряной лентой входившей въ темныя, сверкающія звѣздами, воды, стояли два человѣка, въ свитахъ и высокихъ шапкахъ и, казалось, поджидали плывущій челнокъ.
Хотя до песчаной косы оставалось еще по крайней мѣрѣ добрыхъ четверть версты, но стоящіе на ней такъ ясно и отчетливо вырисовывались въ воздухѣ, что Маруся безъ труда узнала знакомыя фигуры Семена Ворошила и Андрія Крука.
Чѣмъ ближе подплывалъ челнокъ къ песчаной косѣ, тѣмъ яснѣе можно было различить, что поджидающіе кого-то казаки не веселы.
Андрей Крукъ стоялъ, опершись на свою дубинку, и въ мрачномъ безмолвіи глядѣлъ, не спуская глазъ, на приближающійся челнокъ; Семенъ Ворошило о чемъ-то, по видимому, разсуждалъ не радостномъ, и лѣвая рука его безпрестанно дѣлала такіе жесты, какими обыкновенно смертные выражаютъ свою раздражительность, говоря объ обманувшихъ ихъ надеждахъ, пріятеляхъ или врагахъ.
Когда челнокъ коснулся носомъ отмели, оба казака сняли шапки и проговорили:
— Будьте здоровы!
— Будьте здоровы!—отвѣчали Кнышъ и Сѣчевикъ.
Они посмотрѣли нѣсколько мгновеній другъ на друга.
Лица Сѣчевика и Кныша были спокойны, глаза ихъ внимательно были устремлены на обоихъ казаковъ и только.
Лица казаковъ были замѣтно угрюмы, а глаза не то, чтобы избѣгали встрѣчи съ приплывшими пріятелями, но какъ-то или разбѣгались, или прятались подъ нахмуренные брови.
— Челнокъ то вотъ сюда бы, къ этой сторонкѣ,—угрюмо проговорилъ Семенъ Ворошило.
И съ этими словами, усердно принялся помогать Кнышу тащить челнокъ.
— Маруся,—сказалъ Андрій Крукъ, вынимая изъ-за пазухи узелокъ, вотъ мать тебѣ прислала.
И онъ подалъ ей посылку.
На песчаной косе, как бы серебряной лентой входившей в темные, сверкающие звездами, воды, стояли два человека, в свитах и высоких шапках и, казалось, поджидали плывущий челнок.
Хотя до песчаной косы оставалось еще по крайней мере добрых четверть версты, но стоящие на ней так ясно и отчетливо вырисовывались в воздухе, что Маруся без труда узнала знакомые фигуры Семена Ворошила и Андрия Крука.
Чем ближе подплывал челнок к песчаной косе, тем яснее можно было различить, что поджидающие кого-то казаки не веселы.
Андрей Крук стоял, опершись на свою дубинку, и в мрачном безмолвии глядел, не спуская глаз, на приближающийся челнок; Семен Ворошило о чём-то, по видимому, рассуждал не радостном, и левая рука его беспрестанно делала такие жесты, какими обыкновенно смертные выражают свою раздражительность, говоря об обманувших их надеждах, приятелях или врагах.
Когда челнок коснулся носом отмели, оба казака сняли шапки и проговорили:
— Будьте здоровы!
— Будьте здоровы! — отвечали Кныш и Сечевик.
Они посмотрели несколько мгновений друг на друга.
Лица Сечевика и Кныша были спокойны, глаза их внимательно были устремлены на обоих казаков и только.
Лица казаков были заметно угрюмы, а глаза не то, чтобы избегали встречи с приплывшими приятелями, но как-то или разбегались, или прятались под нахмуренные брови.
— Челнок то вот сюда бы, к этой сторонке, — угрюмо проговорил Семен Ворошило.
И с этими словами, усердно принялся помогать Кнышу тащить челнок.
— Маруся, — сказал Андрий Крук, вынимая из-за пазухи узелок, вот мать тебе прислала.
И он подал ей посылку.
