Уже звѣзды загорѣлись въ небѣ, а сѣчевикъ съ Марусею все шли тихою, безбрежною, задремавшею степью.
Все вокругъ нихъ безмолвствовало и сами они не промолвили слова.
Да и что говорить, когда рука съ рукою идешь на доброе дѣло?
Да, хорошо было такъ идти рука съ рукою по дремавшей степи, среди ночнаго безмолвія, чувствуя только біенье своего переполненнаго сердца!
Они не знали долго-ли шли, и мы не станемъ высчитывать того—часы эти были добрые, значитъ нечего было знать ихъ—сами пролетѣли птицею.
Передъ ними мигающими точками мелькнули во мглѣ огни, а скоро во мглѣ-же очертились и темныя очертанія стѣнъ и зданій.
Угрюмъ и мраченъ былъ видъ этого города, черно рисовавшагося въ ночной темнотѣ, сверкавшаго мелкими огненными точками. Обычнаго торопливаго городскаго шуму не было слышно, обычной вертлявой городской суеты не было замѣтно; совсѣмъ иная жизнь здѣсь проявлялась: не тѣ были отзвуки шаговъ, не тѣ отклики голосовъ. Какъ въ природѣ видно приближеніе наступающей грозы, такъ въ этомъ городѣ все дышало готовностью къ битвѣ и отпору; чѣмъ это особо выражалось—нельзя опредѣлить точно, но выражалось на всемъ: и на убогихъ низкихъ хатахъ среди садиковъ, и на высокой дзвоницѣ, и на старыхъ городскихъ стѣнахъ, и на свѣжо-подсыпанныхъ валахъ. Все здѣсь
Уже звезды загорелись в небе, а сечевик с Марусею всё шли тихою, безбрежною, задремавшею степью.
Всё вокруг них безмолвствовало и сами они не промолвили слова.
Да и что говорить, когда рука с рукою идешь на доброе дело?
Да, хорошо было так идти рука с рукою по дремавшей степи, среди ночного безмолвия, чувствуя только биенье своего переполненного сердца!
Они не знали долго ли шли, и мы не станем высчитывать того — часы эти были добрые, значит нечего было знать их — сами пролетели птицею.
Перед ними мигающими точками мелькнули во мгле огни, а скоро во мгле же очертились и темные очертания стен и зданий.
Угрюм и мрачен был вид этого города, черно рисовавшегося в ночной темноте, сверкавшего мелкими огненными точками. Обычного торопливого городского шуму не было слышно, обычной вертлявой городской суеты не было заметно; совсем иная жизнь здесь проявлялась: не те были отзвуки шагов, не те отклики голосов. Как в природе видно приближение наступающей грозы, так в этом городе всё дышало готовностью к битве и отпору; чем это особо выражалось — нельзя определить точно, но выражалось на всём: и на убогих низких хатах среди садиков, и на высокой дзвонице, и на старых городских стенах, и на свежо-подсыпанных валах. Всё здесь
