Страница:Маруся (Вовчок, 1872).pdf/67

Эта страница была вычитана



Въ иныя минуты странно преображаешься ты, образъ человѣческій!

На лицѣ офицера, всего за нѣсколько секундъ предъ тѣмъ являвшемъ такъ сказать одинъ воинскій парадъ, теперь заиграло совсѣмъ иное.

Даже черты словно стали другія. На гладкомъ отлогомъ лбу собрались можетъ отъ роду тутъ не бывалыя складки, губы, щеголявшія, какъ лучшимъ украшеніемъ, самодовольною и нѣсколько наглою улыбкою, сжались, глаза имѣвшіе только способность глядѣть по военному, чудесно смягчились.

Грозное, зловѣщее пѣнье бандуриста перешло въ другое, до того преисполненное отчаянной безсильной тоски, что одинъ раненый солдатъ проговорилъ:

— Ахъ, жилы изъ меня тянутъ!


Зажурилась Украина,
Що нігде прожити,
Вытоптала орда киньми
Маленькіи дити.
Що малиі вытоптала,
Старіи побила,
Молодую челядоньку
У полонъ забрала.[1]

Слушая это незатѣйливое изложеніе фактовъ, офицеръ какъ бы спрашивалъ себя о многомъ такомъ, о чемъ прежде спрашивать не было помышленія.

Можно было навѣрное сказать, что въ этотъ моментъ онъ не крикнулъ бы съ прежнимъ удальствомъ:

— Пли!

Какой-то усатый солдатъ, напоминавшій цвѣтомъ и изъянами израненнаго тѣла какую-то старую, поломанную мѣдную статую грубой работы, могущую олицетворять собой представленіе грубой, свирѣпой жестокости, сначала мрачно, но неподвижно, слушалъ пѣ-

  1. Плачетъ Украйна, потому что не гдѣ укрыться отъ бѣды. Татарская орда потоптала дѣтей, поизбивала старыхъ, а молодежъ забрала въ плѣнъ.
Тот же текст в современной орфографии


В иные минуты странно преображаешься ты, образ человеческий!

На лице офицера, всего за несколько секунд пред тем являвшем так сказать один воинский парад, теперь заиграло совсем иное.

Даже черты словно стали другие. На гладком отлогом лбу собрались может от роду тут не бывалые складки, губы, щеголявшие, как лучшим украшением, самодовольною и несколько наглою улыбкою, сжались, глаза имевшие только способность глядеть по военному, чудесно смягчились.

Грозное, зловещее пенье бандуриста перешло в другое, до того преисполненное отчаянной бессильной тоски, что один раненый солдат проговорил:

— Ах, жилы из меня тянут!


Зажурилась Украина,
Що нигде прожити,
Вытоптала орда киньми
Маленькии дити.
Що малии вытоптала,
Старии побила,
Молодую челядоньку
У полон забрала.[1]

Слушая это незатейливое изложение фактов, офицер как бы спрашивал себя о многом таком, о чём прежде спрашивать не было помышления.

Можно было наверное сказать, что в этот момент он не крикнул бы с прежним удальством:

— Пли!

Какой-то усатый солдат, напоминавший цветом и изъянами израненного тела какую-то старую, поломанную медную статую грубой работы, могущую олицетворять собой представление грубой, свирепой жестокости, сначала мрачно, но неподвижно, слушал пе-

  1. Плачет Украйна, потому что негде укрыться от беды. Татарская орда потоптала детей, поизбивала старых, а молодежь забрала в плен.