Маруся прислушивалась къ тихому треску сучьевъ и шелесту вѣтокъ до тѣхъ поръ, пока они совершенно замерли, затѣмъ опустила голову и раздумалась.
Ей было о чемъ призадуматься: столько неожиданнаго и таинственнаго случилось съ ней въ послѣднее время, столько важныхъ, всемогущихъ людей она перевидала.
А главное столько во всемъ этомъ было для нея все-таки темнаго и непонятнаго.
Она все время точно ходила по краямъ какихъ-то невидимыхъ, но живо чувствуемыхъ пропастей.
— И отчего это люди бываютъ такіе недобрые? думала она.
И въ дѣтскомъ, не развившемся еще умѣ, возникалъ цѣлый рядъ тѣхъ общественныхъ вопросовъ, отъ которыхъ не рѣдко ломитъ головы самыхъ опытныхъ мыслителей.
Время отъ времени, измученная этими тяжелыми мыслями, на которыя не находились у нея другихъ отвѣтовъ кромѣ «воля Божія», «попущенье Божіе», она поднимала голову и оглядывалась кругомъ.
Удивительная лѣсная тишина и прохлада освѣжали и нѣжили ея, до нельзя измученное, усталое долгими странствованіями и безпрерывными душевными тревогами, тѣло, но въ то же время, при ея смятенномъ состояніи духа, были для нея чѣмъ то въ родѣ пытки.
Маруся прислушивалась к тихому треску сучьев и шелесту веток до тех пор, пока они совершенно замерли, затем опустила голову и раздумалась.
Ей было о чём призадуматься: столько неожиданного и таинственного случилось с ней в последнее время, столько важных, всемогущих людей она перевидала.
А главное столько во всём этом было для неё всё-таки темного и непонятного.
Она всё время точно ходила по краям каких-то невидимых, но живо чувствуемых пропастей.
— И отчего это люди бывают такие недобрые? думала она.
И в детском, не развившемся еще уме, возникал целый ряд тех общественных вопросов, от которых нередко ломит головы самых опытных мыслителей.
Время от времени, измученная этими тяжелыми мыслями, на которые не находились у неё других ответов кроме «воля Божия», «попущенье Божие», она поднимала голову и оглядывалась кругом.
Удивительная лесная тишина и прохлада освежали и нежили её, до нельзя измученное, усталое долгими странствованиями и беспрерывными душевными тревогами, тело, но в то же время, при её смятенном состоянии духа, были для неё чем то вроде пытки.
