вый вопросъ и, по видимому, нисколько не польстилась на великіе посулы, которые давала ей его выразительная физіономія.
Московскій бояринъ снисходительно повторилъ свой милостивый вопросъ:
— Какъ тебя зовутъ, дѣвочка?
Дѣвочка опустила глаза и отвѣтила:
— Марусею.
— Марусею? промолвилъ московскій бояринъ, какъ бы желая выразить: «ну коли Марусею, такъ это отлично и тебѣ горевать не о чемъ».
— Изморилась, Маруся, а? продолжалъ онъ.
Маруся опять не отвѣтила, и онъ снова долженъ былъ повторить свой вопросъ, что, впрочемъ, его ни мало, казалось, не раздражало, потому что, получивъ наконецъ въ отвѣтъ: «изморилась», онъ съ той же благосклонностью спросилъ:
— Дорога далекая, а? Вы откуда идете?
И опять дикарка-мужичка не отвѣтила сразу, и опять онъ съ той же неизмѣнной милостивой благосклонностью повторилъ:
— Далекая дорога? Вы откуда, а?
— Не знаю.
Въ эту минуту голосъ стараго пѣвца смолкъ и раздался только одинъ пріятный, звонкій ритурнель на бандурѣ.
Панъ гетманъ, до сихъ поръ всецѣло отдавшійся слушанью божественнаго псалма, какъ бы очнулся, поднялъ голову и глаза его встрѣтились съ глазами именитаго гостя.
— Душеспасительно послушать! промолвилъ панъ гетманъ, какъ бы про себя.
— Душеспасительно, подтвердилъ именитый гость.
Затѣмъ, вставая съ мѣста и обращаясь къ бандуристу, онъ спросилъ:
— А не знаешь ли ты, любезный человѣкъ, какъ поется стихъ про разбойника придорожняго?
— Нѣтъ, вельможный панъ, не знаю такого, отвѣтилъ бандуристъ.—Вотъ про поповича знаю, и про невольника знаю, и про вдову…
вый вопрос и, по-видимому, нисколько не польстилась на великие посулы, которые давала ей его выразительная физиономия.
Московский боярин снисходительно повторил свой милостивый вопрос:
— Как тебя зовут, девочка?
Девочка опустила глаза и ответила:
— Марусею.
— Марусею? промолвил московский боярин, как бы желая выразить: «ну коли Марусею, так это отлично и тебе горевать не о чём».
— Изморилась, Маруся, а? продолжал он.
Маруся опять не ответила, и он снова должен был повторить свой вопрос, что, впрочем, его ни мало, казалось, не раздражало, потому что, получив наконец в ответ: «изморилась», он с той же благосклонностью спросил:
— Дорога далекая, а? Вы откуда идете?
И опять дикарка-мужичка не ответила сразу, и опять он с той же неизменной милостивой благосклонностью повторил:
— Далекая дорога? Вы откуда, а?
— Не знаю.
В эту минуту голос старого певца смолк и раздался только один приятный, звонкий ритурнель на бандуре.
Пан гетман, до сих пор всецело отдавшийся слушанью божественного псалма, как бы очнулся, поднял голову и глаза его встретились с глазами именитого гостя.
— Душеспасительно послушать! промолвил пан гетман, как бы про себя.
— Душеспасительно, подтвердил именитый гость.
Затем, вставая с места и обращаясь к бандуристу, он спросил:
— А не знаешь ли ты, любезный человек, как поется стих про разбойника придорожнего?
— Нет, вельможный пан, не знаю такого, ответил бандурист. — Вот про поповича знаю, и про невольника знаю, и про вдову…
