отъ тѣла древней страны героическихъ боговъ и божественныхъ богдыхановъ лучшія части, распространяющихъ европейскіе обычаи, ослабляющіе душу и тѣло жителей Китая, — что Вольфъ невольно представилъ себѣ этого разсказчика.
Онъ долженъ быть сильнымъ, широкоплечимъ человѣкомъ, съ горящими глазами, съ тонкими и нѣжными руками. Гдѣ-нибудь на груди или на плечѣ у него выжжена синяя птица, эмблема отваги, и говоритъ онъ такимъ же звонкимъ и самоувѣреннымъ голосомъ, какимъ говоритъ Мый-Ли, спокойно ведущій свою разбойничью барку по бушующимъ волнамъ Японскаго моря. Но размышлять объ этомъ долго не приходилось. Нужно было устраиваться на ночлегъ.
У воротъ, сгорбившись, сидѣлъ сѣдой китаецъ со сморщеннымъ, какъ печеное яблоко, лицомъ и съ жалкой сѣдой косичкой, безпомощно болтающейся на изорванномъ халатѣ.
— Гдѣ здѣсь у васъ „хойми“?[1] — спросилъ Вольфъ, прикасаясь къ плечу китайца.
— Во дворѣ налѣво!.. дверь внизъ!.. — отвѣтилъ старикъ, не безъ удивленія смотря на европейца.
На дворѣ, по грязи, среди кучъ наваленнаго кирпича, кусковъ штукатурки и всякихъ отбросовъ толкались китайцы, о чемъ-то оживленно разговаривающіе, размахивающіе руками и замѣтно волнующіеся. Съ трудомъ протискавшись сквозь толпу, капитанъ подошелъ къ двери, ведущей въ ночлежку. Надо было пройти по двумъ скользкимъ, обмерзшимъ ступенямъ прежде чѣмъ открыть дверь. На Вольфа- ↑ Ночлежный домъ.
