на этихъ черныхъ поляхъ загремятъ германскія пушки, уничтожать сѣрые ряды отцовъ и братьевъ этихъ блѣдныхъ дѣтей, съ живущими въ глубинѣ ихъ глазъ тревогой за завтрашній день и страхомъ передъ подстерегающими ихъ повсюду голодомъ и бѣдой.
Впервые въ жизни, быть можетъ, подумалъ объ этомъ Вотанъ и чувство неловкаго смущенія, какого-то стыда непріятно щемило сердце. Онъ вспомнилъ о томъ, что въ этой странѣ выросли его дѣти и что они пользуются тѣми же правами, какъ дѣти гражданъ этой страны. И самъ онъ, старый Вотанъ, бывшій германскій подданный и до настоящаго времени вѣрный слуга Германіи, былъ отличенъ въ Россіи и получилъ все то, о чемъ едва ли можетъ мечтать природный русскій человѣкъ. Вспомнилъ Вотанъ и о многочисленныхъ своихъ друзьяхъ въ этой странѣ, и опять чувство стыда вызвало на его лицѣ яркій румянецъ. Но онъ тотчасъ же взялъ себя въ руки и презрительно улыбнулся.
— Поздно теперь! — шепнулъ онъ. — Такъ ужъ и доживу до конца. Нельзя мѣняться на склонѣ жизни!..
А поѣздъ проносился мимо станцій, и все дальше и дальше отъ береговъ Тихаго океана былъ старый дѣлецъ. Съ каждымъ часомъ ближе становилась граница, и невольно скорѣе и нетерпѣливѣе билось сердце Вотана.
Вотъ и Эйдкуненъ.
Германскіе жандармы, берлинскіе кондуктора, выкрики оффиціантовъ и нѣмецкія, не переходившія еще русской границы газеты.
