какая усиленная и въ то же время систематическая и холодная работа происходила въ головѣ Вотана.
Онъ поднялся съ кресла лишь тогда, когда сквозь неплотно задвинутыя занавѣси въ кабинетъ проникли первые отблески начинающагося дня, и когда по улицѣ проѣхала, глухо гремя своими деревянными колесами, китайская грузовая арба, съ пронзительно кричащимъ на лошадей и щелкающимъ бичомъ китайцемъ.
На лицѣ Вотана играла спокойная и рѣшительная улыбка.
Онъ позвонилъ и передалъ еще полуодѣтому и заспанному лакею конвертъ, приказавъ тотчасъ же снести его по адресу.
ПИСЬМО, обдуманное Вотаномъ въ ночь на двадцать девятое октября, получилъ странный человѣкъ. Онъ жилъ на самой окраинѣ города, тамъ гдѣ уже начинались глиняныя постройки корейцевъ, и гдѣ избѣгали жить русскіе жители города. Это былъ маленькій старичокъ, черный отъ загара, съ густою щеткой сѣдыхъ и жесткихъ, какъ щетина, волосъ, сливавшихся"съ бородой и съ бровями. Изъподъ густыхъ, нависшихъ кустами бровей смотрѣли сѣрые, зоркіе глаза, какіе бываютъ только у моряковъ. И, дѣйствительно, Лаврентій Волковъ былъ морякомъ. Скорѣе не морякомъ, а пиратомъ. Но это было давно, тогда, когда еще многіе изъ почтенныхъ граж-
