но не могъ остановиться на какомъ-нибудь планѣ дѣйствій.
— Надо подождать возращенія Вольфа, — шепнулъ онъ, — и тогда сразу же раздѣлаться съ нимъ!
А въ это время въ квартирѣ Салисъ Швабе за чайнымъ столомъ сидѣло трое людей. Салисъ Швабе и Нохвицкій хохотали до упаду, глядя на сидѣвшаго за столомъ китайца, который нелѣпо скалилъ зубы и щурилъ свѣтлые, холодные глаза.
— Когда въ китайскихъ войскахъ будутъ германскіе инструкторы, то они всѣ будутъ похожи на васъ, дорогой Вольфъ! — говорилъ румяный, пухлый Швабе.
А Нохвицкій, протягивая капитану рюмку коньяку и подавая на блюдечкѣ ломтики лимона, густо посыпаннаго сахаромъ, хохоталъ и говорилъ:
— У васъ видъ по меньшей мѣрѣ Цзянь-Цзюня!
Когда Вотанъ мучился и терзался, предчувствуя враждебное выступленіе капитана, Вольфъ уже выѣзжалъ изъ города и по берегу Амурскаго залива началъ подвигаться въ сторону урочища „Славянка“.
Онъ благополучно прибылъ въ китайскій поселокъ на рѣкѣ Суй-Фунъ, впадающей въ Амурскій заливъ, и отсюда совершилъ экскурсію въ ту бухту, гдѣ истекшимъ лѣтомъ стояла барка хунхузскаго вожака Мый-Ли. Проживъ въ деревнѣ два дня, капитанъ получилъ съ отыскавшимъ его незнакомымъ ему китайцемъ коротенькую записку, въ которой неизвѣстный корреспондентъ писалъ:
— Завтра. Ночь. Море. Знакомый.
И, дѣйствительно, на слѣдующую ночь стоявшій на мысѣ, глубоко уходящемъ въ море, Вольфъ замѣтилъ на горизонтѣ сверкнувшій огонекъ. Онъ вспых-
