чьего-либо подозрѣнія. Однако, слова эти всегда обозначали количество вышедшихъ или вернувшихся военныхъ кораблей и перевозимыхъ по желѣзной дорогѣ пѣхотныхъ или артиллерійскихъ частей.
Всякій разъ послѣ отправки такихъ телеграммъ, Вотанъ съ ненавистью спрашивалъ, зачѣмъ капитану понадобилось писать ихъ на его бумагѣ и посылать ихъ на телеграфъ съ его лакеемъ. Совершенно одинаковымъ тономъ и одними и тѣми же словами Вольфъ неизмѣнно отвѣчалъ:
— Доносъ — отличная вещь, господинъ Вотанъ! Я одобрилъ ваши намѣренія и я отлично помню объ этомъ. Если мнѣ суждено быть повѣшеннымъ, то мнѣ будетъ пріятно знать, что мы будемъ висѣть рядомъ...
Вольфъ сухо смѣялся и передъ самымъ лицомъ Вотана пальцами производилъ очень выразительныя движенія, отъ чего у Вотана по спинѣ бѣжалъ непріятный, колющій холодокъ.
Вотанъ не разъ уже задумывался надъ тѣмъ, что настало время избавиться отъ капитана. Онъ долго совѣщался съ Мюльфертомъ и, наконецъ, оба друга порѣшили при первомъ рискованномъ поступкѣ Вольфа донести объ этомъ властямъ.
Сдѣлать это было нетрудно. Въ одномъ изъ домовъ Вотана жилъ крупный чиновникъ, которому достаточно было намекнуть о роли Вольфа на Дальнемъ Востокѣ, чтобы тотчасъ же были приняты мѣры, какъ любилъ выражаться чиновникъ, къ „изъятію“ Вольфа „изъ обращенія“. Однако, Вольфъ предвидѣлъ это и велъ себя крайне осторожно. Онъ даже пересталъ встрѣчаться съ Салисъ Швабе и Нохвицкимъ
