ными буквами были напечатаны особыя объявленія о томъ, что больные „черной болѣзнью“[1] не могли оставаться въ помѣщеніи „хойми“ и должны были покидать до захода солнца городскія ворота. У самой стѣны на особой скамеечкѣ стояла небольшая масляная лампа, запасъ трубокъ и мѣдный сосудъ съ опіумомъ.
Когда Вольфъ вошелъ, многія отдѣленія на нарахъ были уже заняты, и въ нихъ, словно въ подземельѣ, гдѣ-то глубоко свѣтились огоньки лампъ.
Нѣкоторые изъ посѣтителей сидѣли на нарахъ у своихъ отдѣленій, изъ маленькихъ чайниковъ наливали чай и прихлебывали его, жуя черную, вязкую пастилу. Вольфъ подалъ подошедшему къ нему китайцу, содержащему ночлежку, серебряную монету и приказалъ дать ему помѣщеніе для ночлега.
Китаецъ хитро улыбнулся.
— Капитанъ[2], хочетъ,–сказалъ онъ, — посмотрѣть какъ ночуютъ бѣдные китайцы? Шанго!..
— Ты угадалъ, тайe![3] — отвѣтилъ Вольфъ.
Китаецъ привелъ его въ конецъ „хойми“, гдѣ были отдѣленія для болѣе зажиточныхъ ночлежниковъ. Здѣсь нары шли только въ два яруса, и въ каждомъ отдѣленіи можно было даже сидѣть. Китаецъ указалъ Вольфу на свободное мѣсто.
Вольфъ потребовалъ чаю и, напившись, легъ навзничь и сталъ курить папиросу. Напротивъ его отдѣленія, черезъ проходъ, лежалъ старый, толстый китаецъ. У него была одышка, и онъ шумно и тяжело