ло крушенія и произносили несвязныя слова… Когда корабль, около полуночи началъ погружаться въ воду, больные кто могъ вышли, другіе выползли изъ лазарета. Одинъ изъ нихъ, выбившись изъ силъ, не могъ идти. «Господи помилуй! Умирать все равно!» сказалъ онъ, съ великимъ усиліемъ взлѣзъ на пушку, обхватилъ ее руками, и безъ малѣйшихъ страданій глаза его закрылись на вѣки… Понимая вполнѣ вредъ употребленія морской воды, мы не могли однакожъ преодолѣть невыносимой жажды, и обсасывая губы, глотали по нѣскольку капель ея; но это уменьшало жажду только на минуту, и потомъ возбуждало ее еще болѣе… Къ чести экипажа должно сказать, что въ то время, когда уже невольно помрачался разсудокъ, ни одинъ не дерзнулъ на самоубійство; мысль о томъ не касалась никого, всѣ безпрестанно, а многіе громко читали молитвы… Долго послѣ удаленія ботовъ на горизонтѣ ничего не было видно. Часъ казался намъ днемъ. Изрѣдка ура, то на ютѣ, то на бакѣ, приводили меня въ какой-то холодный трепетъ. Мнѣ казалось, что то былъ послѣдній земной возгласъ, слышимый мною, и признакъ, что корабль идетъ на дно моря. Ютъ былъ еще на половину внѣ водѣ, но онъ ежеминутно все болѣе погружался, и вскорѣ державшихся на немъ начало срывать за бортъ. Всѣ бросились на ванты; на нихъ не осталось вершка свободнаго мѣста; обремененныя нѣсколькими сотнями человѣкъ, часто погружаясь въ воду, они совершенно ослабѣли. Мачта начала качаться. Не обращая на то вниманія, спасавшіеся ловили оборванные фордуны и бакштаги сломившейся брамъ-стеньги (чего не изобрѣтетъ человѣкъ для своего спасенія!) вязали эти снасти большимъ узломъ, и на такомъ качающемся, веревочномъ маятникѣ, помѣстилось до десяти человѣкъ…»
«Около полудни показалось на вѣтрѣ желтое пятно, и вскорѣ увеличиваясь, дозволило намъ различить корпусъ брига, идущаго
