— «Вотъ какой у насъ лудильщикъ! Воинъ-мужчина и собой прекрасный… Молодой, а важный, и усы капитанскіе! Точно Тодораки Гривасъ. Не видалъ ты его — поди посмотри!»
Димархъ[1] иногда сомнѣвался въ немъ и покивалъ на него головой, и даже останавливался передъ нимъ иногда и говорилъ ему:
— «Здравствуй, господинъ Иліа; здоровъ ли ты?»
— «Кланяюсь вамъ, димархе, господинъ мой… Я здоровъ и много благодарю васъ».
— «Вижу, вижу, что ты здоровъ, и радуюсь, — говорилъ ему на это димархъ. — Такъ ты лудильщикъ значитъ?»
— «Какъ видите, господинъ димархъ!»
— «Лудильщикъ?» еще разъ спросилъ димархъ и одну его работу поглядитъ и другую, покачаетъ головой и уйдетъ.
А другой разъ откровеннѣе ему сказалъ:
— «Одно меня безпокоитъ и очень искушаетъ, это, что у тебя глаза для лудильщика слишкомъ героическіе. У тебя глаза больше клефта, чѣмъ лудильщика».
Капитанъ отвѣтитъ димарху смѣясь, что ему такіе глаза Богъ далъ, и димархъ согласится.
— «Да! конечно, все Богъ, но я вотъ у лудильщиковъ что-то такихъ глазъ никогда не видалъ».
Но больше этого димархъ его не тревожилъ. Что онъ димархъ! Онъ и самъ боится; его народъ выбираетъ.
Такъ понемногу поправлялся въ дѣлахъ Иліа, и поправился. Одежду новую купилъ; чапкинъ[2] чернымъ снуркомъ хброшо расшитый и двѣ фустанеллы новыхъ; мыли ему ихъ женщины; а гладить онъ ихъ самъ утюгомъ старательно гладилъ.
По праздникамъ въ За́вицѣ, послѣ обѣдни, люди собираются около большого платана; пьютъ вино, бесѣдуютъ, поютъ и пляшутъ. Въ Элладѣ женщины молодыя не такъ какъ у насъ въ Эпирѣ танцуютъ или вовсе особо отъ
— «Вот какой у нас лудильщик! Воин-мужчина и собой прекрасный… Молодой, а важный, и усы капитанские! Точно Тодораки Гривас. Не видал ты его — поди посмотри!»
Димарх[1] иногда сомневался в нём и покивал на него головой, и даже останавливался перед ним иногда и говорил ему:
— «Здравствуй, господин Илиа; здоров ли ты?»
— «Кланяюсь вам, димархе, господин мой… Я здоров и много благодарю вас».
— «Вижу, вижу, что ты здоров, и радуюсь, — говорил ему на это димарх. — Так ты лудильщик значит?»
— «Как видите, господин димарх!»
— «Лудильщик?» — еще раз спросил димарх и одну его работу поглядит и другую, покачает головой и уйдет.
А другой раз откровеннее ему сказал:
— «Одно меня беспокоит и очень искушает, это, что у тебя глаза для лудильщика слишком героические. У тебя глаза больше клефта, чем лудильщика».
Капитан ответит димарху смеясь, что ему такие глаза Бог дал, и димарх согласится.
— «Да! конечно, всё Бог, но я вот у лудильщиков что-то таких глаз никогда не видал».
Но больше этого димарх его не тревожил. Что он димарх! Он и сам боится; его народ выбирает.
Так понемногу поправлялся в делах Илиа, и поправился. Одежду новую купил; чапкин[2] черным шнурком хброшо расшитый и две фустанеллы новых; мыли ему их женщины; а гладить он их сам утюгом старательно гладил.
По праздникам в Завице, после обедни, люди собираются около большого платана; пьют вино, беседуют, поют и пляшут. В Элладе женщины молодые не так как у нас в Эпире танцуют или вовсе особо от
