ловѣку и заняла у него сто золотыхъ на три года срока. Есть у меня мужнинъ братъ, на чужбинѣ торгуетъ; можетъ онъ поможетъ уплатить, а если не уплачу къ сроку, домикъ продамъ, землицу продамъ свою… Что̀ дѣлать, капитанъ мой!..»
Пожалѣлъ капитанъ старушку и говоритъ: — «Вотъ тебѣ, баба, твои сто золотыхъ. Вотъ тебѣ еще отъ меня сто пятьдесятъ. Поѣзжай ты сейчасъ къ тому человѣку, у котораго заняла деньги, отдай ему ихъ назадъ, расписку у него свою возьми назадъ и разорви. А мои сто пятьдесятъ тебѣ на свадьбу и на приданое дочери твоей; и чтобы никто другой, слышишь, баба, кромѣ меня посаженымъ отцомъ у дочери твоей не былъ; я ее самъ обвѣнчаю. Ночью сдѣлаемъ свадьбу. И еще, старуха, помни ты, что за мою голову паша деньги очень большія назначилъ, такъ смотри, не выдай меня никому, и за добро мое голову мою туркамъ не продай. А я тебѣ буду вѣрить.
Отпустили старуху. Она уѣхала и возвратила тому человѣку сто золотыхъ. «Я, говоритъ, раздумала; Богъ съ тобой… Когда я тебѣ заплачу! Силъ нѣтъ». А сама домой пріѣхала и жениха молоденькаго дочери нашла, и стала къ свадьбѣ сейчасъ готовиться. Назначила день свадьбы; а ни женихъ, ни невѣста до самой ночи не знали, что ихъ будетъ самъ разбойникъ Иліа вѣнчать. И священникъ не зналъ до послѣдняго часа, кто посаженымъ отцомъ будетъ…
Къ несчастію, старуха вѣрила брату своего покойнаго мужа какъ духовнику, во всѣхъ дѣлахъ съ нимъ совѣтовалась и ничего отъ него не скрывала. Ему она сказала объ Иліи. Мужнинъ братъ пошелъ и сказалъ турецкому начальству въ надеждѣ получить за голову молодого капитана нѣсколько десятковъ тысячъ піастровъ.
Собрались праздновать свадьбу. Пришелъ ночью капитанъ; молодцовъ своихъ за деревней въ лѣсочкѣ на горѣ оставилъ. Заперлись въ домикѣ съ попомъ, женихомъ, съ невѣстой, со старушкой. Обвѣнчали молодыхъ; за столъ сѣли; ѣли, пили и пѣсни пѣли; а въ это время цѣлая
ловеку и заняла у него сто золотых на три года срока. Есть у меня мужнин брат, на чужбине торгует; может он поможет уплатить, а если не уплачу к сроку, домик продам, землицу продам свою… Что делать, капитан мой!..»
Пожалел капитан старушку и говорит: — «Вот тебе, баба, твои сто золотых. Вот тебе еще от меня сто пятьдесят. Поезжай ты сейчас к тому человеку, у которого заняла деньги, отдай ему их назад, расписку у него свою возьми назад и разорви. А мои сто пятьдесят тебе на свадьбу и на приданое дочери твоей; и чтобы никто другой, слышишь, баба, кроме меня посаженым отцом у дочери твоей не был; я ее сам обвенчаю. Ночью сделаем свадьбу. И еще, старуха, помни ты, что за мою голову паша деньги очень большие назначил, так смотри, не выдай меня никому, и за добро мое голову мою туркам не продай. А я тебе буду верить.
Отпустили старуху. Она уехала и возвратила тому человеку сто золотых. «Я, говорит, раздумала; Бог с тобой… Когда я тебе заплачу! Сил нет». А сама домой приехала и жениха молоденького дочери нашла, и стала к свадьбе сейчас готовиться. Назначила день свадьбы; а ни жених, ни невеста до самой ночи не знали, что их будет сам разбойник Илиа венчать. И священник не знал до последнего часа, кто посаженым отцом будет…
К несчастью, старуха верила брату своего покойного мужа как духовнику, во всех делах с ним советовалась и ничего от него не скрывала. Ему она сказала об Илии. Мужнин брат пошел и сказал турецкому начальству в надежде получить за голову молодого капитана несколько десятков тысяч пиастров.
Собрались праздновать свадьбу. Пришел ночью капитан; молодцов своих за деревней в лесочке на горе оставил. Заперлись в домике с попом, женихом, с невестой, со старушкой. Обвенчали молодых; за стол сели; ели, пили и песни пели; а в это время целая
