да! Никто не смѣй мѣшать!» И станетъ Иліа первый въ ряду съ своею женой танцовать. Танцуютъ, танцуютъ, не кончаютъ, и всѣ ихъ хвалятъ. Красиво смотрѣть и даже полезно и поучительно видѣть, что мужъ съ женой хорошо живутъ и вмѣстѣ такъ веселятся. Судьба человѣку была! Что̀ сказать?
Я забылъ вамъ сказать, что на первый же день, когда капитанъ Иліа простилъ меня и оставилъ меня у себя гостить, онъ велѣлъ даже барана убить и самъ его по-клефтски[1] зажарилъ. Взяли мы съ собой хорошаго вина и барана и сѣли подъ платаномъ, за домомъ на горкѣ. Тамъ мы ѣли съ нимъ и пили, и онъ спрашивалъ меня, почему я изъ Турціи ушелъ, и когда, и что я намѣренъ теперь дѣлать. Я ему не сказалъ, и онъ предложилъ мнѣ жить у него, за виноградниками смотрѣть и по хозяйству ему помогать. Я согласился, и прожилъ у него долго, года два; и ушелъ не чрезъ ссору какую-нибудь, а стало мнѣ грустно по родному краю нашему въ Эпирѣ и очень захотѣлось видѣть родныхъ. Вотъ, живя такъ долго въ За́вицѣ и у него самого въ домѣ, я и узналъ больше прежняго про его жизнь. Про свои разбойничьи дѣла и подвиги онъ очень рѣдко разсказывалъ, хотя ихъ было много; о нихъ говорили другіе и говорили иногда разное; а онъ этимъ не любилъ хвастаться. Однажды я осмѣлился и говорю ему: «Капитане! простите мнѣ, что я вамъ скажу… Разскажите мнѣ что-нибудь о вашихъ прежнихъ дѣлахъ». А Капитанъ сказалъ вздохнувъ и очень сурово: «Э! братъ… у кого нѣтъ дѣлъ худыхъ… Все было!.. Что о старомъ говорить!»
Я другой разъ не смѣлъ уже спрашивать.
А другіе разсказывали разное. Одинъ говоритъ такъ:
- ↑ По-разбойничьи — на большомъ шестѣ и особенно вкусно.
да! Никто не смей мешать!» И станет Илиа первый в ряду со своею женой танцевать. Танцуют, танцуют, не кончают, и все их хвалят. Красиво смотреть и даже полезно и поучительно видеть, что муж с женой хорошо живут и вместе так веселятся. Судьба человеку была! Что сказать?
Я забыл вам сказать, что на первый же день, когда капитан Илиа простил меня и оставил меня у себя гостить, он велел даже барана убить и сам его по-клефтски[1] зажарил. Взяли мы с собой хорошего вина и барана и сели под платаном, за домом на горке. Там мы ели с ним и пили, и он спрашивал меня, почему я из Турции ушел, и когда, и что я намерен теперь делать. Я ему не сказал, и он предложил мне жить у него, за виноградниками смотреть и по хозяйству ему помогать. Я согласился, и прожил у него долго, года два; и ушел не чрез ссору какую-нибудь, а стало мне грустно по родному краю нашему в Эпире и очень захотелось видеть родных. Вот, живя так долго в Завице и у него самого в доме, я и узнал больше прежнего про его жизнь. Про свои разбойничьи дела и подвиги он очень редко рассказывал, хотя их было много; о них говорили другие и говорили иногда разное; а он этим не любил хвастаться. Однажды я осмелился и говорю ему: «Капитане! простите мне, что я вам скажу… Расскажите мне что-нибудь о ваших прежних делах». А Капитан сказал вздохнув и очень сурово: «Э! брат… у кого нет дел худых… Всё было!.. Что о старом говорить!»
Я другой раз не смел уже спрашивать.
А другие рассказывали разное. Один говорит так:
- ↑ По-разбойничьи — на большом шесте и особенно вкусно.
