тахъ даже потолокъ деревянный есть; диваны есть; есть ковры на диванахъ (ихъ супруга его сама дѣлаетъ); лошадей нѣсколько; жеребятъ онъ продаетъ; овецъ, я думаю, до пятисотъ будетъ, коровы есть. Оружія въ домѣ, и стараго въ серебрѣ и золотѣ, и новаго европейскаго — въ домѣ множество. Но это ужъ у всякаго грека есть въ Элладѣ; иной имѣетъ домъ маленькій, разрушенный, скажемъ хижину, въ домѣ всего, я думаю, двѣ кастрюли, имѣетъ онъ, напримѣръ, жену и самъ съ нею цѣлое утро зимой маленькій виноградникъ копаетъ, чтобы только для своего дома имѣть на будущій годъ вино простое. Но оружія и у такого бѣдняка много въ домѣ. Разсердится вдругъ такой человѣкъ за что-нибудь, самъ свой домикъ подожжетъ; взялъ оружіе, взялъ жену, жена ребенка на руки и кастрюли двѣ, и пошли. Онъ пошелъ разбойничать, а жена куда-нибудь наймется работать. Такъ и живутъ по нѣскольку лѣтъ.
А капитанъ Иліа, конечно, не такой теперь человѣкъ. Онъ давно уже хозяинъ и все, что̀ имѣетъ, взялъ онъ въ приданое за женою своей кирой Эвантіей. Эвантія изъ самой этой За́вицы; лучшаго хозяина любимая дочь. А какъ это случилось, что Иліа былъ прежде разбойникъ, а теперь хозяиномъ сталъ и взялъ такую дѣвушку богатую и даже красивую и милую, это я вамъ все разскажу. Эвантія и теперь хороша, а дѣвушкой, всѣ разсказываютъ, она была просто «носикъ костяной», какъ у насъ говорится, а турки такихъ пріятныхъ зовутъ: «Джуваиръ», то-есть сокровище драгоцѣнное. Видалъ я въ За́вицѣ не разъ, какъ Иліа съ женой подъ платанъ наряженные танцовать выходили, Онъ въ фустанеллѣ и фескѣ на бокъ; она въ шелковомъ платьѣ и феска на бокъ; онъ высокій, да и она не очень маленькая; онъ стройный, и она свѣжая; у него курточка снуромъ чернымъ, а у нея золотомъ расшиты. Идутъ гордо такъ вмѣстѣ. Иліа тотчасъ музыкантамъ-цыганамъ каждому ко лбу по монеткѣ послюнитъ и прилѣпитъ (такъ у насъ дѣлаютъ, чтобъ имъ рукъ отъ музыки не отрывать); это значитъ: «Моя теперь музыка! моя коман-
тах даже потолок деревянный есть; диваны есть; есть ковры на диванах (их супруга его сама делает); лошадей несколько; жеребят он продает; овец, я думаю, до пятисот будет, коровы есть. Оружия в доме, и старого в серебре и золоте, и нового европейского — в доме множество. Но это уж у всякого грека есть в Элладе; иной имеет дом маленький, разрушенный, скажем хижину, в доме всего, я думаю, две кастрюли, имеет он, например, жену и сам с нею целое утро зимой маленький виноградник копает, чтобы только для своего дома иметь на будущий год вино простое. Но оружия и у такого бедняка много в доме. Рассердится вдруг такой человек за что-нибудь, сам свой домик подожжет; взял оружие, взял жену, жена ребенка на руки и кастрюли две, и пошли. Он пошел разбойничать, а жена куда-нибудь наймется работать. Так и живут по нескольку лет.
А капитан Илиа, конечно, не такой теперь человек. Он давно уже хозяин и всё, что имеет, взял он в приданое за женою своей кирой Эвантией. Эвантия из самой этой Завицы; лучшего хозяина любимая дочь. А как это случилось, что Илиа был прежде разбойник, а теперь хозяином стал и взял такую девушку богатую и даже красивую и милую, это я вам всё расскажу. Эвантия и теперь хороша, а девушкой, все рассказывают, она была просто «носик костяной», как у нас говорится, а турки таких приятных зовут: «Джуваир», то есть сокровище драгоценное. Видал я в Завице не раз, как Илиа с женой под платан наряженные танцевать выходили, Он в фустанелле и феске на бок; она в шелковом платье и феска на бок; он высокий, да и она не очень маленькая; он стройный, и она свежая; у него курточка снуром черным, а у неё золотом расшиты. Идут гордо так вместе. Илиа тотчас музыкантам-цыганам каждому ко лбу по монетке послюнит и прилепит (так у нас делают, чтоб им рук от музыки не отрывать); это значит: «Моя теперь музыка! моя коман-
