гачей деревенскихъ и обѣдывалъ у нихъ. Вездѣ одно, одни нравы, одинъ общій духъ; опрятность, просторъ, простота, радушіе и умъ. Вездѣ вдыхаешь полною грудью благоуханіе здоровой, бодрой, искренней семейности.
Семь мѣсяцевъ прожилъ я въ Халеппѣ и не видалъ ни пьянства, ни грязнаго безчинства, ни дракъ. Когда и бываютъ семейныя распри, ихъ стыдятся, ихъ прячутъ. Здѣсь мужья не гоняются съ кнутами и палками за растрепанными женами по улицамъ деревни; не видать разбитыхъ лицъ и пьяныхъ женщинъ. Идеалъ семейный строгъ, но строгъ онъ не для однихъ младшихъ и не для однѣхъ женщинъ. Грекъ ревниво охраняетъ свои права отца и мужа; но онъ и самъ къ себѣ строгъ. Любовницъ онъ не беретъ, не пьянствуетъ; сѣдины его не грязнятся развратомъ. Дѣтей, конечно, бьютъ самые добрые отцы; но возможно ли иногда и не прибить непокорнаго ребенка трудовому человѣку, у котораго за дѣтьми нѣтъ ни нянекъ, ни наемныхъ учителей? Когда вся семья иногда цѣлый день на глазахъ и дѣти, при южной пылкости, шалятъ нестерпимо? Но бить женщинъ у критянъ срамъ, засмѣютъ сосѣди.
Если бъ я сталъ описывать особо каждое изъ тѣхъ семействъ, которыя знаю, разсказъ мой вышелъ бы слишкомъ длиненъ. Одно еще можно сказать про всѣхъ, что самый взыскательный вкусъ, самый насмѣшливый умъ не найдетъ въ семейномъ счастьѣ простого грека ничего тяжелаго и смѣшного; ничего такого, что́ вызвало бы улыбку жалости и пренебреженія. Въ прекрасномъ мѣстѣ, чистая деревня, чистые дома, цвѣтущія лица, свѣжія дѣти, красивыя дѣвушки, юноши еще красивѣе; молодцеватость, достоинство и радушіе пріема, набожность и преданность отчизнѣ, политическій смыслъ… Гдѣ найдемъ мы все это вмѣстѣ?
гачей деревенских и обедывал у них. Везде одно, одни нравы, один общий дух; опрятность, простор, простота, радушие и ум. Везде вдыхаешь полною грудью благоухание здоровой, бодрой, искренней семейности.
Семь месяцев прожил я в Халеппе и не видал ни пьянства, ни грязного бесчинства, ни драк. Когда и бывают семейные распри, их стыдятся, их прячут. Здесь мужья не гоняются с кнутами и палками за растрепанными женами по улицам деревни; не видать разбитых лиц и пьяных женщин. Идеал семейный строг, но строг он не для одних младших и не для одних женщин. Грек ревниво охраняет свои права отца и мужа; но он и сам к себе строг. Любовниц он не берет, не пьянствует; седины его не грязнятся развратом. Детей, конечно, бьют самые добрые отцы; но возможно ли иногда и не прибить непокорного ребенка трудовому человеку, у которого за детьми нет ни нянек, ни наемных учителей? Когда вся семья иногда целый день на глазах и дети, при южной пылкости, шалят нестерпимо? Но бить женщин у критян — срам, засмеют соседи.
Если б я стал описывать особо каждое из тех семейств, которые знаю, рассказ мой вышел бы слишком длинен. Одно еще можно сказать про всех, что самый взыскательный вкус, самый насмешливый ум не найдет в семейном счастье простого грека ничего тяжелого и смешного; ничего такого, что вызвало бы улыбку жалости и пренебрежения. В прекрасном месте, чистая деревня, чистые дома, цветущие лица, свежие дети, красивые девушки, юноши еще красивее; молодцеватость, достоинство и радушие приема, набожность и преданность отчизне, политический смысл… Где найдем мы всё это вместе?
