лые домика, передъ каждымъ опрятный дворъ, и на дворахъ цвѣты. Вмѣсто крышъ — террасы, глиняные полы чище иного паркета. На бѣлыхъ стѣнахъ картины и портретъ будущаго короля Георгія I. Изъ отворенныхъ дверей видна спальня. За кроватью, украшенной кисейною занавѣской, видны образа и лампада; столики, диваны турецкіе, комодъ и дешевые стулья, все блещетъ и словно веселится!
Это жилище моего сосѣда, столяра. Рябоватый высокій старикъ, силачъ, балагуръ и честнѣйшій человѣкъ въ мірѣ; онъ живымъ примѣромъ опровергаетъ поговорку: «Les grands parleurs sont toujours des petits faiseurs», онъ и parleur и faiseur. Цѣлый день работаетъ и цѣлый день говоритъ. Нѣтъ у него своей работы, — онъ приходитъ ко мнѣ; замѣчаетъ въ саду безпорядокъ, — чиститъ, мететъ, скоблитъ, поливаетъ и говоритъ безъ умолку и о вѣрѣ православной, и о томъ, что «турокъ — всегда турокъ», а русскіе настоящіе христіане, и о томъ, какъ онъ далеко плаваетъ въ морѣ. И конца нѣтъ! Жена его милая, веселая, опрятная старушка; и дочери, и сыновья хороши собой. Я каждый день, почти нѣсколько мѣсяцевъ сряду, видѣлъ эту семью и не уставалъ любоваться ею. Младшій сынъ Маноли (это имя и Яни безпрестанно слышишь у грековъ), лѣтъ двадцати, особенно привлекателенъ, добръ и даровитъ. У него большія способности къ живописи, и теперь даже, не имѣя вовсе художественнаго образованія, онъ порядочно пишетъ образа для церквей, и въ той комнатѣ, гдѣ родители его принимаютъ гостей, Стоитъ надъ дверями вырѣзанный изъ толстой бумаги и раскрашенный имъ очень аккуратно большой слонъ. Что́ за миръ въ этой семьѣ, что за гостепріимство, что́ за веселость! Что́ за чистота во всемъ и на всемъ! Разъ Маноли занемогъ, и я пришелъ посѣтить его. Онъ лежалъ на диванѣ; домашняя одежда его, подушка подъ головой, бѣлое бумажное одѣяло, все было такъ опрятно, что я удивился.
Мой другъ столяръ халеппскій не богатъ и не бѣденъ. Но я ѣздилъ и въ другія деревни, бывалъ въ домахъ бо-
лых домика, перед каждым опрятный двор, и на дворах цветы. Вместо крыш — террасы, глиняные полы чище иного паркета. На белых стенах картины и портрет будущего короля Георгия I. Из отворенных дверей видна спальня. За кроватью, украшенной кисейною занавеской, видны образа и лампада; столики, диваны турецкие, комод и дешевые стулья, всё блещет и словно веселится!
Это жилище моего соседа, столяра. Рябоватый высокий старик, силач, балагур и честнейший человек в мире; он живым примером опровергает поговорку: «Les grands parleurs sont toujours des petits faiseurs», он и parleur и faiseur. Целый день работает и целый день говорит. Нет у него своей работы, — он приходит ко мне; замечает в саду беспорядок, — чистит, метет, скоблит, поливает и говорит без умолку и о вере православной, и о том, что «турок — всегда турок», а русские настоящие христиане, и о том, как он далеко плавает в море. И конца нет! Жена его милая, веселая, опрятная старушка; и дочери, и сыновья хороши собой. Я каждый день, почти несколько месяцев сряду, видел эту семью и не уставал любоваться ею. Младший сын Маноли (это имя и Яни беспрестанно слышишь у греков), лет двадцати, особенно привлекателен, добр и даровит. У него большие способности к живописи, и теперь даже, не имея вовсе художественного образования, он порядочно пишет образа для церквей, и в той комнате, где родители его принимают гостей, Стоит над дверями вырезанный из толстой бумаги и раскрашенный им очень аккуратно большой слон. Что за мир в этой семье, что за гостеприимство, что за веселость! Что за чистота во всём и на всём! Раз Маноли занемог, и я пришел посетить его. Он лежал на диване; домашняя одежда его, подушка под головой, белое бумажное одеяло, всё было так опрятно, что я удивился.
Мой друг, столяр халеппский, не богат и не беден. Но я ездил и в другие деревни, бывал в домах бо-
