— И въ Англіи полиція пробовала запрещать кулачные бои, — замѣтилъ я.
Б. вспыхнулъ.
— Да! Да что взяли! — сказалъ онъ. — Англичане молодцы: они этихъ отеческихъ заботъ не понимаютъ!
— Да вы, быть можетъ, и напрасно, — сказалъ я ему въ утѣшеніе, — обвиняете турокъ въ неумѣстномъ прогрессѣ; быть можетъ турецкое начальство боится шумныхъ сборищъ изъ-за политическихъ причинъ и не любитъ, когда ваши греки привыкаютъ веселиться съ оружіемъ въ рукахъ.
— Когда бы такъ! — отвѣчалъ Б. вздыхая. — Когда бы такъ!
Мы просидѣли за полночь у молодого въ домѣ, куда, вслѣдъ за невѣстой, пришли по захожденіи солнца; при насъ нисколько не стѣснялись и плясали до упада. Комната, и здѣсь довольно просторная, была опять полна народу, и, замѣчу мимоходомъ, критскіе простолюдины такъ опрятны и здоровы, что воздухъ въ этой комнатѣ былъ все время чистъ. Молодцы въ синихъ шароварахъ, разноцвѣтныхъ курткахъ и фескахъ, всѣ до одного были въ бѣлыхъ европейскихъ рубашкахъ (хорошая сторона прогресса): они по очереди подходили къ столу и пили вино, но ни одинъ не былъ ни безстыденъ, ни грубъ. Когда входила новая гостья, хотя бы она была послѣдняя изъ села или чья-нибудь служанка, молодые люди спѣшили уступать ей свои мѣста и, несмотря на утомленіе отъ пляски, стояли на ногахъ или садились кое-какъ на окна и другъ другу на колѣна.
Танцы были разнообразнѣе, чѣмъ утромъ. Б. просилъ дѣвушекъ проплясать одинъ танецъ, котораго имя я забылъ, но который очень красивъ. Б. говоритъ, что эта пляска сохранилась еще отъ языческихъ празднествъ. Шесть-семь дѣвушекъ (въ томъ числѣ и невѣста) исполняли его очень хорошо; онѣ брали другъ друга за станъ и, сплетаясь руками, двигались и вились лентой весьма изящно. Пожалѣли мы, что не были онѣ одѣты поживописнѣе; хотя бы такъ, какъ одѣвались онѣ въ старину, и какъ еще
— И в Англии полиция пробовала запрещать кулачные бои, — заметил я.
Б. вспыхнул.
— Да! Да что взяли! — сказал он. — Англичане молодцы: они этих отеческих забот не понимают!
— Да вы, быть может, и напрасно, — сказал я ему в утешение, — обвиняете турок в неуместном прогрессе; быть может турецкое начальство боится шумных сборищ из-за политических причин и не любит, когда ваши греки привыкают веселиться с оружием в руках.
— Когда бы так! — отвечал Б. вздыхая. — Когда бы так!
Мы просидели за полночь у молодого в доме, куда, вслед за невестой, пришли по захождении солнца; при нас нисколько не стеснялись и плясали до упада. Комната, и здесь довольно просторная, была опять полна народу, и, замечу мимоходом, критские простолюдины так опрятны и здоровы, что воздух в этой комнате был всё время чист. Молодцы в синих шароварах, разноцветных куртках и фесках, все до одного были в белых европейских рубашках (хорошая сторона прогресса): они по очереди подходили к столу и пили вино, но ни один не был ни бесстыден, ни груб. Когда входила новая гостья, хотя бы она была последняя из села или чья-нибудь служанка, молодые люди спешили уступать ей свои места и, несмотря на утомление от пляски, стояли на ногах или садились кое-как на окна и друг другу на колена.
Танцы были разнообразнее, чем утром. Б. просил девушек проплясать один танец, которого имя я забыл, но который очень красив. Б. говорит, что эта пляска сохранилась еще от языческих празднеств. Шесть-семь девушек (в том числе и невеста) исполняли его очень хорошо; они брали друг друга за стан и, сплетаясь руками, двигались и вились лентой весьма изящно. Пожалели мы, что не были они одеты поживописнее; хотя бы так, как одевались они в старину, и как еще
