— Рѣжь гяуровъ!.. Рѣжь! Всѣхъ гяуровъ рѣжь… нашихъ бьютъ!..
Минуты, я думаю, не прошло — бѣгутъ турки со всѣхъ сторонъ. Огонь! Крики! Оружіе стучитъ; двери хлопаютъ въ домахъ. Женщины плачутъ, дѣти кричатъ.
Упали было подо мной ноги; но вспомнила я о дочери; схватила ее и кинулась къ дверямъ. Хочу бѣжать въ итальянское консульство; вспомнила я консула мусьё Маттео, добрый былъ старичокъ.
Хозяйка кричитъ: «нейди, глупая, нейди; мы тебя въ коверъ завернемъ и подъ диванъ бросимъ; кто сюда въ гаремъ изъ чужихъ турокъ рѣзать тебя придетъ!..»
А я не помню себя, вырвалась и ушла на улицу. Дѣвочка моя плачетъ со сна и съ испуга; а я бѣгу съ ней.
Ужъ кто мнѣ попался навстрѣчу, и не помню въ лицо никого. Помню, и солдаты турецкіе бѣжали, и офицеры, — и наши, и простые турки раздѣтые и съ крикомъ…
Одно видѣла я хорошо. Собралась въ одномъ мѣстѣ толпа солдатъ; я остановилась — что дѣлать. Смотрю, выскочилъ изъ дверей одинъ сосѣдъ нашъ, старый бей турецкій; выскочилъ раздѣтый, съ топоромъ въ рукѣ и кричитъ: «нашихъ бьютъ! рѣжьте! рѣжьте грековъ».
Полковникъ низамскій[1] какъ схватитъ его за горло да какъ дастъ ему по щекѣ:
— Лжешь! — говоритъ, — никого не бьютъ!
Вырвалъ у него топоръ, въ домъ его назадъ втолкнулъ, дверь заперъ и ушелъ дальше съ солдатами. На меня они и не взглянули. А я увидала, что по другой улицѣ греки съ женами и дѣтьми бѣгутъ толпой — кинулась за ними и взошла вмѣстѣ съ ними въ французское консульство; русскаго тогда у насъ въ Критѣ еще не было; греческій консулъ дальше французскаго жилъ; и все-таки понимала я: — «Франція — держава большая, европейская, въ этомъ консульствѣ не такъ опасно будетъ».
Знала я, что франки, хотя и злы на насъ, а рѣзать
- ↑ Низамъ — регулярное войско.
— Режь гяуров!.. Режь! Всех гяуров режь… наших бьют!..
Минуты, я думаю, не прошло — бегут турки со всех сторон. Огонь! Крики! Оружие стучит; двери хлопают в домах. Женщины плачут, дети кричат.
Упали было подо мной ноги; но вспомнила я о дочери; схватила ее и кинулась к дверям. Хочу бежать в итальянское консульство; вспомнила я консула мусьё Маттео, добрый был старичок.
Хозяйка кричит: «нейди, глупая, нейди; мы тебя в ковер завернем и под диван бросим; кто сюда в гарем из чужих турок резать тебя придет!..»
А я не помню себя, вырвалась и ушла на улицу. Девочка моя плачет со сна и с испуга; а я бегу с ней.
Уж кто мне попался навстречу, и не помню в лицо никого. Помню, и солдаты турецкие бежали, и офицеры, — и наши, и простые турки раздетые и с криком…
Одно видела я хорошо. Собралась в одном месте толпа солдат; я остановилась — что делать. Смотрю, выскочил из дверей один сосед наш, старый бей турецкий; выскочил раздетый, с топором в руке и кричит: «наших бьют! режьте! режьте греков».
Полковник низамский[1] как схватит его за горло да как даст ему по щеке:
— Лжешь! — говорит, — никого не бьют!
Вырвал у него топор, в дом его назад втолкнул, дверь запер и ушел дальше с солдатами. На меня они и не взглянули. А я увидала, что по другой улице греки с женами и детьми бегут толпой — кинулась за ними и взошла вместе с ними в французское консульство; русского тогда у нас в Крите еще не было; греческий консул дальше французского жил; и всё-таки понимала я: — «Франция — держава большая, европейская, в этом консульстве не так опасно будет».
Знала я, что франки, хотя и злы на нас, а резать
- ↑ Низам — регулярное войско.
