Я вамъ сказала, господинъ мой, что пошла въ Ханью искать службы въ какомъ-нибудь домѣ. Сказали мнѣ, что у одного католика только что ушла служанка. Я пошла въ этотъ домъ и согласилась служить за полъ-лиры въ мѣсяцъ. Дѣвочку мою они взять съ собой не позволили, и я отнесла ее опять въ село и отдала къ одной родственницѣ.
Въ этомъ домѣ я прожила всего одинъ мѣсяцъ. Не могла: и работы много, не по силамъ моимъ, и брани и обидамъ всякимъ конца нѣтъ. Зачѣмъ ты чисто одѣваешься такъ? Что ты, мадама что ли? Съ твоею ли мордой одѣваться чисто? Должно быть ты развратная какая-нибудь? Хочешь, чтобы мужчины на тебя глядѣли? Гости придутъ; выскочитъ мать, выскочитъ дочь: какъ ваше здоровье? какъ живете? — Какъ живемъ? Знаете — какъ живется въ этихъ варварскихъ странахъ? Отъ однихъ слугъ сколько мученья! «У васъ новая горничная гречанка?» — «Гречанка, къ несчастью. Вездѣ простой народъ золъ и грубъ, а ужъ злѣе грековъ — нѣтъ людей на свѣтѣ. Гордость какая! Нельзя слова сказать! — Ужъ, конечно, злой народъ. Они въ душѣ ненавидятъ насъ, и между собой, да съ русскими въ разговорахъ, скило-франками насъ зовутъ; хорошо дѣлаютъ турки, что бьютъ ихъ!»
А я держи подносъ съ кофе или съ вареньемъ и слушай все это.
И мать и дочь грязныя были такія! Пока нѣтъ гостей, все въ грязномъ и въ старомъ сидятъ; а стукнули въ дверь, — Христе и Матерь Божія! — «визиты! визиты! — кричатъ. Давай то, давай другое; дверь отворяй! Все разомъ!»
— Мы, говоритъ, большіе люди — господа!
— Нѣтъ, — думаю я, — господа настоящіе не такіе бываютъ! Видала и я!
Скупость да злость непомѣрная въ домѣ: пирогъ сладкій принесутъ имъ, мать сама всѣ кусочки сочтетъ и за-
Я вам сказала, господин мой, что пошла в Ханью искать службы в каком-нибудь доме. Сказали мне, что у одного католика только что ушла служанка. Я пошла в этот дом и согласилась служить за пол-лиры в месяц. Девочку мою они взять с собой не позволили, и я отнесла ее опять в село и отдала к одной родственнице.
В этом доме я прожила всего один месяц. Не могла: и работы много, не по силам моим, и брани и обидам всяким конца нет. Зачем ты чисто одеваешься так? Что ты, мадама что ли? С твоею ли мордой одеваться чисто? Должно быть ты развратная какая-нибудь? Хочешь, чтобы мужчины на тебя глядели? Гости придут; выскочит мать, выскочит дочь: как ваше здоровье? как живете? — Как живем? Знаете — как живется в этих варварских странах? От одних слуг сколько мученья! «У вас новая горничная гречанка?» — «Гречанка, к несчастью. Везде простой народ зол и груб, а уж злее греков — нет людей на свете. Гордость какая! Нельзя слова сказать! — Уж, конечно, злой народ. Они в душе ненавидят нас, и между собой, да с русскими в разговорах, скило-франками нас зовут; хорошо делают турки, что бьют их!»
А я держи поднос с кофе или с вареньем и слушай всё это.
И мать и дочь грязные были такие! Пока нет гостей, всё в грязном и в старом сидят; а стукнули в дверь, — Христе и Матерь Божия! — «визиты! визиты! — кричат. Давай то, давай другое; дверь отворяй! Все разом!»
— Мы, говорит, большие люди — господа!
— Нет, — думаю я, — господа настоящие не такие бывают! Видала и я!
Скупость да злость непомерная в доме: пирог сладкий принесут им, мать сама все кусочки сочтет и <span style="color:#005000" title="запрет">за-
