Вели-паша былъ нашъ критскій; отецъ его такъ и звался Мустафа-Киритли-паша. Имѣнія у Киритли старика были огромныя въ Критѣ; недавно онъ ихъ только всѣ распродалъ. Самый большой конакъ[1] и садъ самый прекрасный около Серсепильи были его. Войдешь — какъ рай! Фіалки цвѣтутъ и благоухаютъ по дорожкамъ, — апельсины, лимоны, тополи стоятъ — кажется до самыхъ небесъ — высокіе; фонтаны льются; рыбки красныя нарочно пущены въ воду. А кругомъ этого сада, — куда ни обернись, — все оливки широкія, тѣнь прохладная, птички поютъ… Миру бы и вѣчному бы счастью тутъ быть!
И жилъ бы Вели-паша у насъ въ Критѣ долго, если бы людей захотѣлъ обижать.
Политическіе люди, которые эти дѣла знаютъ, говорятъ, будто бы онъ человѣкъ не злой и съ большимъ воспитаніемъ; а только задумалъ, какъ паша египетскій, отъ султана особенно царствовать, или вотъ какъ на островѣ Самосѣ князь Аристархи былъ.
Малое дѣло! Правда или нѣтъ — не знаю; только сталъ народъ непокоенъ что-то.
Есть у насъ въ селѣ кофейня. Держалъ ее тогда грекъ изъ Чериго. Такой былъ патріотъ этотъ Чериготъ, что Боже упаси! Усы — страсть большіе; плечи, глаза — все большое у него было.
Умѣлъ онъ и съ турками ладить для выгодъ своихъ; а надъ дверьми кофейни своей синей краской расписалъ такой букетъ цвѣтовъ, что всякій видѣлъ (кто былъ поученѣе или поумнѣе) — что это не цвѣты, а двуглавый орелъ византійскій. И газеты умѣлъ этотъ Чериготъ доставать такія, которыя запрещали турки строго. Никогда даже и не скажетъ: — Критъ; а все: отечество Миноса (это царь Миносъ былъ у насъ въ Критѣ гораздо прежде чѣмъ турки пришли).
Съ моимъ Янаки они большіе друзья были. Если нѣтъ въ комнатѣ турокъ, — Чериготъ сейчасъ пальцемъ въ грудь
- ↑ Конакъ — большой домъ, хоромы.
Вели-паша был наш критский; отец его так и звался Мустафа-Киритли-паша. Имения у Киритли-старика были огромные в Крите; недавно он их только все распродал. Самый большой конак[1] и сад самый прекрасный около Серсепильи были его. Войдешь — как рай! Фиалки цветут и благоухают по дорожкам, — апельсины, лимоны, тополи стоят — кажется до самых небес — высокие; фонтаны льются; рыбки красные нарочно пущены в воду. А кругом этого сада, — куда ни обернись, — всё оливки широкие, тень прохладная, птички поют… Миру бы и вечному бы счастью тут быть!
И жил бы Вели-паша у нас в Крите долго, если бы людей захотел обижать.
Политические люди, которые эти дела знают, говорят, будто бы он человек не злой и с большим воспитанием; а только задумал, как паша египетский, от султана особенно царствовать, или вот как на острове Самосе князь Аристархи был.
Малое дело! Правда или нет — не знаю; только стал народ непокоен что-то.
Есть у нас в селе кофейня. Держал ее тогда грек из Чериго. Такой был патриот этот Черигот, что Боже упаси! Усы — страсть большие; плечи, глаза — всё большое у него было.
Умел он и с турками ладить для выгод своих; а над дверьми кофейни своей синей краской расписал такой букет цветов, что всякий видел (кто был поученее или поумнее) — что это не цветы, а двуглавый орел византийский. И газеты умел этот Черигот доставать такие, которые запрещали турки строго. Никогда даже и не скажет: — Крит; а всё: отечество Миноса (это царь Минос был у нас в Крите гораздо прежде чем турки пришли).
С моим Янаки они большие друзья были. Если нет в комнате турок, — Черигот сейчас пальцем в грудь
- ↑ Конак — большой дом, хоромы.
