Страница:Леонтьев - Собрание сочинений, том 2.djvu/176

Эта страница была вычитана


— 160 —

И откроетъ глаза въ самомъ дѣлѣ, такъ и смотритъ на насъ долго.

— Не пугай насъ, закрой скорѣй! — скажетъ бывало мужъ.

А онъ сердится.

И вспыльчивый былъ и пугливый. Немного что случится: «а? а? гдѣ? гдѣ? что? что?» Туда-сюда бросается, а сдѣлать ничего не сдѣлаетъ. Жалѣли мы его часто и бранили. За это онъ и мужа моего разлюбилъ.

Пока еще онъ жилъ у красильщика, было лучше. Красильщикъ былъ старикъ строгій; самъ много работалъ и его держалъ сурово. Его Маноли боялся.

Дѣла худыя начались, какъ онъ познакомился съ молодымъ туркомъ Хамидомъ, который въ Ханьѣ табачную лавку держалъ.

Хамида этого и турки звали Дели-Хамидъ, это значитъ на настоящемъ турецкомъ языкѣ — безумный-Хамидъ, либо Хамидъ-сорви-голова. Торговалъ Хамидъ хорошо и честно. На фальшу въ торговлѣ его табакомъ никто не жаловался. Турокъ онъ былъ критскій, изъ округа Селимно, и по-гречески читалъ и писалъ хорошо. Фанатикомъ онъ не былъ и въ мечеть ходилъ даже рѣдко. Что ему мечеть! Ему бы все пѣсни пѣть, да вино пить, да въ хорошемъ платьѣ на конѣ лихомъ скакать мимо дѣвушекъ. Усики свои бѣлокурые бывало припомадитъ вверхъ кольцомъ, капу[1] на красномъ подборѣ накинетъ, шальвары изъ самаго тонкаго и свѣтлаго сукна надѣнетъ; лошадь вся въ красныхъ кистяхъ; скачетъ, кисти туда-сюда играютъ на лошади; точно изъ первыхъ семействъ дитя; точно сынъ бея богатаго. Игралъ онъ и на скрипкѣ и на флейтѣ — у итальянца учился. На охоту пойдетъ и на охоту съ флейтой; набьетъ птицъ и идетъ домой, по дорогѣ при всѣхъ на флейтѣ играетъ съ радости. Жениться не хотѣлъ, хотя ему уже двадцать семь лѣтъ было.

— Законная жена — бремя, говоритъ. — Поди, роднымъ

  1. Капа — короткій, очень красивый бурнусъ съ башлыкомъ.
Тот же текст в современной орфографии

И откроет глаза в самом деле, так и смотрит на нас долго.

— Не пугай нас, закрой скорей! — скажет бывало муж.

А он сердится.

И вспыльчивый был и пугливый. Немного что случится: «а? а? где? где? что? что?» Туда-сюда бросается, а сделать ничего не сделает. Жалели мы его часто и бранили. За это он и мужа моего разлюбил.

Пока еще он жил у красильщика, было лучше. Красильщик был старик строгий; сам много работал и его держал сурово. Его Маноли боялся.

Дела худые начались, как он познакомился с молодым турком Хамидом, который в Ханье табачную лавку держал.

Хамида этого и турки звали Дели-Хамид, это значит на настоящем турецком языке — безумный-Хамид, либо Хамид-сорвиголова. Торговал Хамид хорошо и честно. На фальшу в торговле его табаком никто не жаловался. Турок он был критский, из округа Селимно, и по-гречески читал и писал хорошо. Фанатиком он не был и в мечеть ходил даже редко. Что ему мечеть! Ему бы всё песни петь, да вино пить, да в хорошем платье на коне лихом скакать мимо девушек. Усики свои белокурые бывало припомадит вверх кольцом, капу[1] на красном подборе накинет, шальвары из самого тонкого и светлого сукна наденет; лошадь вся в красных кистях; скачет, кисти туда-сюда играют на лошади; точно из первых семейств дитя; точно сын бея богатого. Играл он и на скрипке и на флейте — у итальянца учился. На охоту пойдет и на охоту с флейтой; набьет птиц и идет домой, по дороге при всех на флейте играет с радости. Жениться не хотел, хотя ему уже двадцать семь лет было.

— Законная жена — бремя, — говорит. — Поди, родным

  1. Капа — короткий, очень красивый бурнус с башлыком.