Развѣ ихъ дитя могло быть бездарно, или ничтожно, или некрасиво? На эту пышную почву я бы посѣялъ свои позднія сѣмена, и то, что во мнѣ было только цвѣтистыми мыслями, въ ихъ роскошномъ ребенкѣ стало бы кровью и дѣломъ съ раннихъ лѣтъ. Я подарилъ бы міру прекрасную душу и слышалъ бы голосъ Лизы, ея пѣніе, видѣлъ бы ея улыбку, упивался бы ея радостью на мою любовь къ ея ребенку…
О Лиза! Гдѣ ты? Гдѣ твои руки, твои глаза, твой голосъ? О, Лиза, дочь, отрада моя, ненаглядная! Лиза, Лиза моя! О, мое сокровище!
Здѣсь конецъ исповѣди мужа.
Христинья услыхала на разсвѣтѣ выстрѣлъ и нашла его мертвымъ на кровати. Въ ногахъ было привязано ружье, и курокъ онъ, должно быть, спустилъ снуркомъ, который былъ проведенъ отъ правой ноги къ пружинѣ. Дуло было у сердца.
Нашлись наслѣдники, и одинъ изъ нихъ, отдавая мнѣ эту рукопись, сказалъ:
— И давно пора! Что за мерзавецъ! погубилъ молодую жену!
Другой возразилъ на это:
— Мерзавцемъ его жалко звать. Но онъ былъ давно не въ своемъ умѣ; не разъ, еще до женитьбы его, люди видѣли, какъ онъ одинъ въ саду палки ломалъ объ деревья. Законъ бы надо построже для такихъ людей, опеку, предупредительныя средства…
Разве их дитя могло быть бездарно, или ничтожно, или некрасиво? На эту пышную почву я бы посеял свои поздние семена, и то, что во мне было только цветистыми мыслями, в их роскошном ребенке стало бы кровью и делом с ранних лет. Я подарил бы миру прекрасную душу и слышал бы голос Лизы, её пение, видел бы её улыбку, упивался бы её радостью на мою любовь к её ребенку…
О Лиза! Где ты? Где твои руки, твои глаза, твой голос? О, Лиза, дочь, отрада моя, ненаглядная! Лиза, Лиза моя! О, мое сокровище!
Здесь конец исповеди мужа.
Христинья услыхала на рассвете выстрел и нашла его мертвым на кровати. В ногах было привязано ружье, и курок он, должно быть, спустил шнурком, который был проведен от правой ноги к пружине. Дуло было у сердца.
Нашлись наследники, и один из них, отдавая мне эту рукопись, сказал:
— И давно пора! Что за мерзавец! погубил молодую жену!
Другой возразил на это:
— Мерзавцем его жалко звать. Но он был давно не в своем уме; не раз, еще до женитьбы его, люди видели, как он один в саду палки ломал об деревья. Закон бы надо построже для таких людей, опеку, предупредительные средства…
Леонтьевъ, т. I.
