Нѣтъ, онъ неисправимъ! Разорвалъ себѣ жилетъ; ходитъ какъ убитый.
Когда мнѣ было 22 года, и я былъ влюбленъ въ Зинаиду К… Я помню, какъ меня тоже душило платье въ минуту ревности; я убѣжалъ съ танцовальнаго вечера, не спалъ всю ночь, курилъ и затягивался насильно до тѣхъ поръ, пока кровь показалась горломъ; хотѣлъ стрѣляться съ соперникомъ; написалъ ей ночью письмо до такой степени пылкое и грустное, что она сама на другой день бросилась ко мнѣ въ объятія… И отчего вся эта буря? Оттого, что она на вечерѣ была въ черномъ платьѣ съ голубыми бантами на головѣ; оттого, что нѣжная блѣдность ея въ этотъ вечеръ доводила меня до безумія; оттого, что она, любя меня отъ всей души, захотѣла немного только повеселиться съ Т…, улыбалась, смотрѣла ему пристально въ глаза, то подавала ему конфетку, то не давала, то опять подавала. А онъ ей говорилъ:
— Такое-то у васъ сердце? Такое-то?
Если я, «больной сынъ больного вѣка», русскій студентъ, переживалъ такія бури, такъ что же онъ долженъ чувствовать?
Ревность — чувство благородное, если она сильна, бурна и нестерпима.
Лиза въ негодованіи на него. Во время прогулки, назло ему, взяла меня подъ руку, зоветъ его въ глаза мальчишкой; сказала:
— Довольно дурачиться! Пусть убирается, куда хочетъ!
Поцѣловала меня три раза сряду при немъ противъ моего желанія. Глядитъ ему прямо въ глаза; довела его до того, что онъ вчера въ темномъ коридорѣ схватилъ ее за руку выше локтя съ такой силой и злостью, что у нея синія пятна остались.
Не надо бы мѣшаться… Однако я призвалъ его и сказалъ ему.
— Стрѣляться я съ тобой не стану. Во-первыхъ, я тебя самого очень люблю; а потомъ я не хочу, чтобы она еще
Нет, он неисправим! Разорвал себе жилет; ходит как убитый.
Когда мне было 22 года, и я был влюблен в Зинаиду К… Я помню, как меня тоже душило платье в минуту ревности; я убежал с танцевального вечера, не спал всю ночь, курил и затягивался насильно до тех пор, пока кровь показалась горлом; хотел стреляться с соперником; написал ей ночью письмо до такой степени пылкое и грустное, что она сама на другой день бросилась ко мне в объятия… И отчего вся эта буря? Оттого, что она на вечере была в черном платье с голубыми бантами на голове; оттого, что нежная бледность её в этот вечер доводила меня до безумия; оттого, что она, любя меня от всей души, захотела немного только повеселиться с Т…, улыбалась, смотрела ему пристально в глаза, то подавала ему конфетку, то не давала, то опять подавала. А он ей говорил:
— Такое-то у вас сердце? Такое-то?
Если я, «больной сын больного века», русский студент, переживал такие бури, так что же он должен чувствовать?
Ревность — чувство благородное, если она сильна, бурна и нестерпима.
Лиза в негодовании на него. Во время прогулки, назло ему, взяла меня под руку, зовет его в глаза мальчишкой; сказала:
— Довольно дурачиться! Пусть убирается, куда хочет!
Поцеловала меня три раза сряду при нём против моего желания. Глядит ему прямо в глаза; довела его до того, что он вчера в темном коридоре схватил ее за руку выше локтя с такой силой и злостью, что у неё синие пятна остались.
Не надо бы мешаться… Однако я призвал его и сказал ему.
— Стреляться я с тобой не стану. Во-первых, я тебя самого очень люблю; а потом я не хочу, чтобы она еще
