Что за вечеръ! Что за длинный, что за дивный вечеръ… Что за счастье видѣть ихъ вмѣстѣ!
Море ревѣло къ ночи все страшнѣе и страшнѣе; стекла наши дрожали отъ вѣтра. Сегодня утромъ я увидѣлъ, что за ночь волна кой-гдѣ подняла стоймя большія каменныя глыбы, а другія зарыла въ песокъ. Весь рядъ молодыхъ деревьевъ, которыя Лиза посадила довольно далеко отъ берега, сломанъ и смытъ. Морская трава и мелкія раковины летѣли съ пѣной до цвѣтника. А у насъ пылалъ каминъ въ гостиной, коверъ пестрый и густой какъ бархатъ, и лампа горѣла на столѣ.
Лиза сидѣла съ ногами на диванѣ, и незнакомое мнѣ теплое сіяніе озаряло каждую черту ея лица. Онъ то разспрашивалъ насъ обо всемъ, о моихъ занятіяхъ, о пѣніи Лизы, о Христиньѣ, о кошечкѣ, о лошадяхъ нашихъ, то разсказывалъ намъ, какъ переѣздъ по Черному морю былъ труденъ. Пароходъ невеликъ, и его съ одной стороны безпрестанно заливало волной. Вода въ одну минуту мерзла; пароходъ отъ тяжести льда на одномъ боку могъ пойти ко дну, и только тѣмъ и спаслись, что матросы окоченѣлыми руками рубили этотъ ледъ.
— Я прежде не боялся моря и не думалъ, — замѣтилъ Маврогени, — а въ этотъ разъ мнѣ было очень страшно! Я и теперь не вѣрю, что я у васъ…
Наконецъ простились. Когда я остался опять одинъ, еще разъ мелькнуло какое-то сомнѣніе… Но я сказалъ себѣ: «Зачѣмъ я буду гнать отъ себя чувство, которое ощущаю? Что же дѣлать, если я радъ ихъ счастью?»
Лиза поетъ съ утра въ залѣ, и все веселыя пѣсни и танцы. Она опять прежняя Лиза, но съ высшимъ значеніемъ! Море утихло; тепло такъ, что мы окна открыли. Они ѣздили долго верхомъ, а я сводилъ счеты за прошлый мѣсяцъ. Хотѣлъ пойти далеко гулять; но безъ нихъ долго быть скучно; вернулся и засталъ ихъ за картами.
Что за вечер! Что за длинный, что за дивный вечер… Что за счастье видеть их вместе!
Море ревело к ночи всё страшнее и страшнее; стекла наши дрожали от ветра. Сегодня утром я увидел, что за ночь волна кой-где подняла стоймя большие каменные глыбы, а другие зарыла в песок. Весь ряд молодых деревьев, которые Лиза посадила довольно далеко от берега, сломан и смыт. Морская трава и мелкие раковины летели с пеной до цветника. А у нас пылал камин в гостиной, ковер пестрый и густой как бархат, и лампа горела на столе.
Лиза сидела с ногами на диване, и незнакомое мне теплое сияние озаряло каждую черту её лица. Он то расспрашивал нас обо всём, о моих занятиях, о пении Лизы, о Христинье, о кошечке, о лошадях наших, то рассказывал нам, как переезд по Черному морю был труден. Пароход невелик, и его с одной стороны беспрестанно заливало волной. Вода в одну минуту мерзла; пароход от тяжести льда на одном боку мог пойти ко дну, и только тем и спаслись, что матросы окоченелыми руками рубили этот лед.
— Я прежде не боялся моря и не думал, — заметил Маврогени, — а в этот раз мне было очень страшно! Я и теперь не верю, что я у вас…
Наконец простились. Когда я остался опять один, еще раз мелькнуло какое-то сомнение… Но я сказал себе: «Зачем я буду гнать от себя чувство, которое ощущаю? Что же делать, если я рад их счастью?»
Лиза поет с утра в зале, и всё веселые песни и танцы. Она опять прежняя Лиза, но с высшим значением! Море утихло; тепло так, что мы окна открыли. Они ездили долго верхом, а я сводил счеты за прошлый месяц. Хотел пойти далеко гулять; но без них долго быть скучно; вернулся и застал их за картами.
