Напрасны попытки забыть его! Страсть не совершила полнаго своего круга. Ни кошка, ни лошади не занимаютъ ее. Напрасныя усилія! Все стало мрачно у насъ въ домѣ.
Цѣлый мѣсяцъ мы ѣздили по Крыму, смотрѣли новыя мѣста… Я старался всѣми силами развлечь ее. И все напрасно! А сколько любопытнаго мы видѣли съ ней! Видѣли бѣлые безмолвные обломки большого города на холмахъ и языки синихъ бухтъ, которыя входятъ въ пустынные берега погибшей крѣпости; видѣли французскіе бараки надъ русскими развалинами; входили на Малаховъ курганъ: видѣли картечь, вбитую въ землю, какъ горохъ на току послѣ молотьбы; вывѣски: «Bazar de la Gloire!»; на сѣверной сторонѣ просыпается жизнь: трактиры, жилище въ баракахъ, толпятся женщины въ платочкахъ, пляшутъ и поютъ матросы. Смотрѣли землянки сардинскаго лагеря съ кирпичными печами и голубымъ домикомъ главнаго штаба; кругомъ сотни старыхъ деревянныхъ острыхъ башмаковъ, изломанныя жестянки отъ сардинокъ. У дороги мы нашли грядку ископанной земли и лежащій большой бѣлый каменный крестъ на концѣ грядки, съ надписью, которая насъ тронула: «Ici reposent des soldats français».
Въ Чаргунѣ кормили лошадей и ночевали. На покинутой батареѣ растутъ садовые цвѣты. Деревня въ зеленой сочной долинкѣ, а кругомъ лѣсистые холмы; татары распластываютъ кучи жестяныхъ банокъ, на которыхъ еще видно: «boeuf bouilli, 16 rations», и обиваютъ ими крыши; отели въ деревянныхъ стѣнахъ оклеиваютъ листами «Times». Черноглазый мальчикъ принесъ намъ на блюдечкѣ разные сухари.
— Всѣ тутъ были! — сказалъ отецъ, — это хлѣбъ сардинскій, а это турецкій, а это энглэзъ, а это французъ. И коранъ былъ; всѣ были!..
Въ Бахчисараѣ мы слушали, какъ журчитъ фонтанъ Ma-
Напрасны попытки забыть его! Страсть не совершила полного своего круга. Ни кошка, ни лошади не занимают ее. Напрасные усилия! Всё стало мрачно у нас в доме.
Целый месяц мы ездили по Крыму, смотрели новые места… Я старался всеми силами развлечь ее. И всё напрасно! А сколько любопытного мы видели с ней! Видели белые безмолвные обломки большого города на холмах и языки синих бухт, которые входят в пустынные берега погибшей крепости; видели французские бараки над русскими развалинами; входили на Малахов курган: видели картечь, вбитую в землю, как горох на току после молотьбы; вывески: «Bazar de la Gloire!»; на северной стороне просыпается жизнь: трактиры, жилище в бараках, толпятся женщины в платочках, пляшут и поют матросы. Смотрели землянки сардинского лагеря с кирпичными печами и голубым домиком главного штаба; кругом сотни старых деревянных острых башмаков, изломанные жестянки от сардинок. У дороги мы нашли грядку ископанной земли и лежащий большой белый каменный крест на конце грядки, с надписью, которая нас тронула: «Ici reposent des soldats français».
В Чаргуне кормили лошадей и ночевали. На покинутой батарее растут садовые цветы. Деревня в зеленой сочной долинке, а кругом лесистые холмы; татары распластывают кучи жестяных банок, на которых еще видно: «boeuf bouilli, 16 rations», и обивают ими крыши; отели в деревянных стенах оклеивают листами «Times». Черноглазый мальчик принес нам на блюдечке разные сухари.
— Все тут были! — сказал отец, — это хлеб сардинский, а это турецкий, а это энглэз, а это француз. И коран был; все были!..
В Бахчисарае мы слушали, как журчит фонтан Ma-
