Что за шумъ! Что за движеніе въ Симферополѣ! При въѣздѣ въ городъ и на большой улицѣ дороги нѣтъ. Мы безпрестанно останавливались. Гремятъ городскіе экипажи; офицеры мчатся на перекладныхъ; немазанныя шаграры скрипятъ; верблюды ревутъ… Визгъ, брань, лай собакъ! Лошади, буйволы, казаки, плѣнные въ фескахъ, плѣнные въ синихъ и красныхъ мундирахъ; дамы, ополченцы съ пѣснями, пики, каски съ перьями, патріотическіе сарафаны, папахи, шляпки съ цвѣтами, генералы, татары, цыгане, небритые греки, армяне, евреи, чернобровыя гречанки у калитокъ… Насилу отыскали мы порядочный номеръ — и то за 20 рублей въ день! Всѣ лучшіе, большіе дома, и казенные и частные, заняты ранеными и больными. Безпрестанно приходятъ и уходятъ новые отряды; дѣвицы ловятъ жениховъ, молодые люди увлекаютъ дѣвицъ и спѣшатъ уѣхать; въ городѣ тифъ и холера.
Рядомъ два дома: въ одномъ сотни людей изнемогаютъ на койкахъ, въ другомъ — танцы и музыка далеко за полночь. Не скучно, когда опомнишься… Ночи теперь лунныя, и на бульварѣ около Салгира каждый вечеръ музыка. Мнѣ пріятно было видѣть, какъ всѣ оглядывались на Лизу, когда она шла со мной въ бѣломъ кашемировомъ бурнусѣ и бѣлой шляпкѣ. Я думаю, жалѣютъ, что у нея мужъ уже немолодъ и немолодцоватъ. Впрочемъ всѣ эти прохожіе смотрятъ, вѣроятно, въ бѣлыя стекла и раздѣляютъ мнѣніе, что «мужчина, если немного получше чорта, такъ и хорошъ!» (Что за смрадное мнѣніе!).
Вышли разъ на бульваръ и встрѣтили полковника барона Пильнау, моего стараго знакомаго; онъ командуетъ гусарскимъ полкомъ. У него большія дочери, ровесницы Лизѣ (а онъ мнѣ почти ровесникъ), и онѣ пріѣхали изъ самарскаго имѣнія съ нимъ повидаться. Онъ нанялъ прекрасную дачу за Салгиромъ и тутъ же пригласилъ насъ на балъ.
Дочери его, высокія и гордыя блондинки, съ Лизой обошлись очень любезно.
Что за шум! Что за движение в Симферополе! При въезде в город и на большой улице дороги нет. Мы беспрестанно останавливались. Гремят городские экипажи; офицеры мчатся на перекладных; немазанные шаграры скрипят; верблюды ревут… Визг, брань, лай собак! Лошади, буйволы, казаки, пленные в фесках, пленные в синих и красных мундирах; дамы, ополченцы с песнями, пики, каски с перьями, патриотические сарафаны, папахи, шляпки с цветами, генералы, татары, цыгане, небритые греки, армяне, евреи, чернобровые гречанки у калиток… Насилу отыскали мы порядочный номер — и то за 20 рублей в день! Все лучшие, большие дома, и казенные и частные, заняты ранеными и больными. Беспрестанно приходят и уходят новые отряды; девицы ловят женихов, молодые люди увлекают девиц и спешат уехать; в городе тиф и холера.
Рядом два дома: в одном сотни людей изнемогают на койках, в другом — танцы и музыка далеко за полночь. Не скучно, когда опомнишься… Ночи теперь лунные, и на бульваре около Салгира каждый вечер музыка. Мне приятно было видеть, как все оглядывались на Лизу, когда она шла со мной в белом кашемировом бурнусе и белой шляпке. Я думаю, жалеют, что у неё муж уже немолод и немолодцоват. Впрочем все эти прохожие смотрят, вероятно, в белые стекла и разделяют мнение, что «мужчина, если немного получше чёрта, так и хорош!» (Что за смрадное мнение!).
Вышли раз на бульвар и встретили полковника барона Пильнау, моего старого знакомого; он командует гусарским полком. У него большие дочери, ровесницы Лизе (а он мне почти ровесник), и они приехали из самарского имения с ним повидаться. Он нанял прекрасную дачу за Салгиром и тут же пригласил нас на бал.
Дочери его, высокие и гордые блондинки, с Лизой обошлись очень любезно.
