Да! между прочимъ за ней ухаживаетъ казацкій юнкеръ, который пріѣзжаетъ иногда сюда. Красивый и лихой казачокъ двадцати пяти лѣтъ; говоритъ высокопарно. «Когда бъ, — говоритъ, — вы посмотрѣли нашъ народъ на тихомъ Дону! Народъ чистый, угодливый! А дончиха въ Новочеркасскѣ идетъ — такъ ее вѣтромъ колышетъ; словно пташка на древѣ!»
Лизу онъ занимаетъ; она ѣздитъ съ нимъ верхомъ, крутитъ ему папиросы, поетъ ему «Колыбельную пѣсню» Лермонтова, ходить съ нимъ подъ руку. Разъ надѣла его папаху и шашку, подтянулась поясомъ, стала передъ нами и ударила себя молодецки кулакомъ въ грудь: «Каковъ казакъ?» Юнкеръ съ радости захлопалъ въ ладоши. Неужели она въ него влюбится?
Параша пришла объявить Лизѣ, что юнкеръ предлагалъ ей пять рублей и просилъ научить, въ какое окно надо влѣзть ночью въ спальню Лизы. «Я, — говоритъ, — одурѣлъ отъ твоей барыни. Ну, такая любовь, такая любовь — просто заключеніе!» Меня удивило особенно, что Параша запомнила послѣднія слова.
Лиза пришла и разсказала мнѣ все это. Она смѣялась и вмѣстѣ съ тѣмъ была смущена. Я успокоилъ ее и сказалъ: «Если ты сама не влюблена въ него, будь только какъ можно суше въ слѣдующій разъ… А если влюблена — это твое дѣло. Предупреждаю тебя только, что онъ очень грубъ и развратенъ»…
(Разъ мнѣ пришлось ужинать въ Ялтѣ съ нимъ и другими казаками; онъ напился и сталъ разсказывать, какъ онъ любитъ (стыдно даже повторить) «бабъ и дѣвокъ розгами или плетьми драть». Я спросилъ: «за что?» — «На вотъ — знай нашихъ Гаврилычей!» Жаль было слышать такія рѣчи отъ лихого русскаго молодчика.)
Черезъ три дня онъ пріѣхалъ; но Лиза едва показалась ему, не сказала почти ни слова, и онъ пересталъ заѣзжать къ намъ.
Да! между прочим за ней ухаживает казацкий юнкер, который приезжает иногда сюда. Красивый и лихой казачок двадцати пяти лет; говорит высокопарно. «Когда б, — говорит, — вы посмотрели наш народ на тихом Дону! Народ чистый, угодливый! А дончиха в Новочеркасске идет — так ее ветром колышет; словно пташка на древе!»
Лизу он занимает; она ездит с ним верхом, крутит ему папиросы, поет ему «Колыбельную песню» Лермонтова, ходить с ним под руку. Раз надела его папаху и шашку, подтянулась поясом, стала перед нами и ударила себя молодецки кулаком в грудь: «Каков казак?» Юнкер с радости захлопал в ладоши. Неужели она в него влюбится?
Параша пришла объявить Лизе, что юнкер предлагал ей пять рублей и просил научить, в какое окно надо влезть ночью в спальню Лизы. «Я, — говорит, — одурел от твоей барыни. Ну, такая любовь, такая любовь — просто заключение!» Меня удивило особенно, что Параша запомнила последние слова.
Лиза пришла и рассказала мне всё это. Она смеялась и вместе с тем была смущена. Я успокоил ее и сказал: «Если ты сама не влюблена в него, будь только как можно суше в следующий раз… А если влюблена — это твое дело. Предупреждаю тебя только, что он очень груб и развратен»…
(Раз мне пришлось ужинать в Ялте с ним и другими казаками; он напился и стал рассказывать, как он любит (стыдно даже повторить) «баб и девок розгами или плетьми драть». Я спросил: «за что?» — «На вот — знай наших Гаврилычей!» Жаль было слышать такие речи от лихого русского молодчика.)
Через три дня он приехал; но Лиза едва показалась ему, не сказала почти ни слова, и он перестал заезжать к нам.
