неожиданныя чувства разгораются у народа мирнаго и честнаго подъ вліяніемъ широкихъ историческихъ эпидемій! Лиза думаетъ остаться; я вижу, ее интересуетъ близость войны; она ничего не боится, и по незнанію, и по природной отвагѣ.
Говорятъ, турокъ въ этой сторонѣ не будетъ. Англичане занимаютъ Балаклаву. Поэтому лучше остаться и стеречь имѣніе. Ее никто, Богъ дастъ, не тронетъ; а тѣ средства, которыя даютъ намъ возможность жить по-своему, могутъ пострадать, если мы уѣдемъ. Христинья боится больше всего татаръ; Ахмедъ-садовникъ нарочно стращаетъ ее, а она проклинаетъ его на тотъ свѣтъ. Лизу все это занимаетъ до крайности. И у меня душа выросла… Все сильнѣе, все слышнѣе стало чувствоваться! Ловишь каждый мигъ своей жизни, каждый слухъ… Все исполнилось кругомъ какъ бы инымъ, высшимъ смысломъ…
Останемся!
Что за зиму мы провели здѣсь съ Лизой! У насъ здѣсь миръ, и еще безлюднѣе прежняго. Изъ прекрасныхъ экономій уѣхали послѣдніе помѣщики; зайдешь или заѣдешь въ которую-нибудь — ни души! Для кого эти столпообразныя скалы Оріанды (самыя прекрасныя изъ всѣхъ здѣшнихъ скалъ)? Для кого бурый исполинъ Аю-Дагъ съ начала вѣковъ купаетъ свою медвѣжью голову въ морѣ? Эти сады террасами, съ растеньями всѣхъ странъ и дивными домиками, разноцвѣтными въ разноцвѣтной зелени? Съ непостижимымъ чувствомъ смотришь вечеромъ съ высотъ на огонекъ, мерцающій далеко въ русскомъ окнѣ. Одинокій сторожъ изъ Тулы или Пензы дрожитъ и желтѣетъ отъ лихорадки въ хатѣ, чуть видной за пышными кустами…
На плоскихъ вершинахъ горъ сходитъ снѣгъ.
Въ вехрнихъ сосновыхъ лѣсахъ и пониже, въ орѣшни-
неожиданные чувства разгораются у народа мирного и честного под влиянием широких исторических эпидемий! Лиза думает остаться; я вижу, ее интересует близость войны; она ничего не боится, и по незнанию, и по природной отваге.
Говорят, турок в этой стороне не будет. Англичане занимают Балаклаву. Поэтому лучше остаться и стеречь имение. Ее никто, Бог даст, не тронет; а те средства, которые дают нам возможность жить по-своему, могут пострадать, если мы уедем. Христинья боится больше всего татар; Ахмед-садовник нарочно стращает ее, а она проклинает его на тот свет. Лизу всё это занимает до крайности. И у меня душа выросла… Всё сильнее, всё слышнее стало чувствоваться! Ловишь каждый миг своей жизни, каждый слух… Всё исполнилось кругом как бы иным, высшим смыслом…
Останемся!
Что за зиму мы провели здесь с Лизой! У нас здесь мир, и еще безлюднее прежнего. Из прекрасных экономий уехали последние помещики; зайдешь или заедешь в которую-нибудь — ни души! Для кого эти столпообразные скалы Орианды (самые прекрасные из всех здешних скал)? Для кого бурый исполин Аю-Даг с начала веков купает свою медвежью голову в море? Эти сады террасами, с растеньями всех стран и дивными домиками, разноцветными в разноцветной зелени? С непостижимым чувством смотришь вечером с высот на огонек, мерцающий далеко в русском окне. Одинокий сторож из Тулы или Пензы дрожит и желтеет от лихорадки в хате, чуть видной за пышными кустами…
На плоских вершинах гор сходит снег.
В вехрних сосновых лесах и пониже, в орешни-
