Наконецъ, весьма существенную роль для припоминанія играетъ семазіологическій моментъ, благодаря тому, что слова, поступая въ нашу память, безсознательно зачисляются по нѣкоторымъ смысловымъ признакамъ въ ту или другую семазіологическую группу. Можетъ случиться, что въ памяти останется лишь эта реально-смысловая группа, а частное названіе выпадетъ, и тогда при воспроизведеніи вмѣсто нужнаго слова можетъ припомниться другое изъ той же родовой категоріи и притомъ болѣе или менѣе подходящее къ даннымъ фонетико-морфологическимъ условіямъ: срв. вм. „Бѣлкинъ“ припомнилось Мышкинъ, „Орловъ“ → Соколовъ и т. п.[1]
Заканчивая вопросъ объ ошибкахъ припоминанія словъ, мы должны замѣтить, что изученіе его, подобно изученію обмолвокъ и ослышекъ, также проливаетъ свѣтъ на психо-физіологическую сторону нашей мысли-рѣчи и помогаетъ установленію тѣхъ фонетическихъ, морфологическихъ и семазіологическихъ элементовъ, которыми мы оперируемъ въ нашей рѣчи. Кромѣ того, изученіе ошибокъ припоминанія позволяетъ правильнѣе оцѣнивать случаи „народной этимологіи“, изъ которыхъ иные могутъ быть объяснены не ошибками при слушаніи, но ошибочнымъ припоминаніемъ (срв. напр. народное произношеніе „намисто“ вм. „монисто“ и т. п.).
- ↑ Подобнаго рода лексическія субституціи, основывающіяся на приблизительномъ запоминаніи смысла и ритма словъ, нерѣдко случается наблюдать при чтеніи стиховъ наизусть. Такъ, мы подмѣтили слѣдующія ошибочныя субституціи при чтеніи стихотвореній гр. А. К. Толстаго:
Раздаваясь (вм. разливаясь) въ безмолвіи ночи…
Въ нихъ разсказъ упоительно-лживый (вм. убѣдительно-лживый)…
И потеряно такъ безвозвратно (вм. невозвратно)…
Затихали (вм. замирали) и пѣли сначала…«Онъ водилъ по струнамъ» (см. т. I, 1882, стр. 250—251).
Подъ небомъ (вм. надъ моремъ) вѣчно голубымъ.
Крымское стихотвореніе (тамъ же, стр. 328).
Необходимо допустить, что и въ народной словесности многіе лексическіе варіанты обязаны такому же приблизительному припоминанію.
