митивную культуру предшествующей генераціи вмѣстѣ съ ея примитивнымъ языкомъ, прибавляя къ этому результаты личнаго творчества. Звуковой матеріалъ первобытнаго языка, кромѣ восклицаній, состоялъ еще изъ различныхъ звукоподражаній, область которыхъ особенно была способна къ расширенію. Необходимымъ дополненіемъ этого скуднаго языка, какъ мы уже упоминали, являлись жесты, которые позволяли нагляднѣе передать свою мысль и которые, по мѣрѣ прогресса звуковой рѣчи, все болѣе и болѣе отступали на задній планъ. Что касается самой мысли, выражавшейся звуками, то она въ первыя времена была на столько не сложна, что даже представленія предмета и дѣйствія смѣшивались въ ней въ одно неопредѣленное цѣлое; такимъ образомъ, подобно ребенку въ начальномъ періодѣ рѣчи, первобытный человѣкъ выражалъ такое представленіе однимъ словомъ, равно примѣняя его какъ къ предмету, такъ и дѣйствію его, оттѣняя вѣроятно то или другое значеніе соотвѣтствующими жестами. Постепенно мысль человѣка пріобрѣтала бо̀льшую отчетливость и наконецъ стала расчленяться на представленіе субъекта дѣйствія и самаго дѣйствія, вызывая появленіе новыхъ языковыхъ способовъ выраженія такой уже расчлененной мысли. Съ теченіемъ времени естественно происходило дальнѣйшее усложненіе и расчлененіе мысли, которое шло рука объ руку съ соотвѣтствующимъ развитіемъ языковыхъ символовъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ привычка проецировать всѣ свои представленія и мысли посредствомъ артикуляціонно-слуховыхъ символовъ создала мало по малу особый центръ въ человѣческомъ мозгу, предрасположеніе къ которому по наслѣдственности передается каждой слѣдующей генераціи отъ предшествующей.
