примѣненіе въ качествѣ символовъ, тогда какъ ребенокъ имѣетъ въ рѣчи окружающихъ уже готовые образцы, которымъ онъ подражаетъ и примѣнительно къ которымъ проявляетъ свое личное творчество. При такихъ условіяхъ ребенокъ довольно быстро переходитъ ко всей звуковой сложности современной рѣчи, между тѣмъ какъ въ человѣчествѣ завоеваніе словеснаго языка совершалось крайне медленно, какъ объ этомъ можно судить не только à priori, но и по медленности языковой эволюціи въ историческое время.
Попытаемся набросать картину возникновенія и перваго развитія въ человѣчествѣ словеснаго языка, пользуясь при этомъ и извѣстными намъ данными о дѣтской рѣчи. Необходимо предположить, что первые зародыши человѣческаго языка лежали уже въ тѣхъ инстиктивныхъ крикахъ, подобныхъ начальнымъ крикамъ ребенка, которые вызывались различнаго рода аффектами. Слѣдуетъ думать, что эти крики не были тожественны при разныхъ аффектахъ, сочетаясь при этомъ съ неодинаковыми мимикою, жестами и позами. Но эти проявленія аффектовъ еще не могутъ считаться собственно языкомъ, такъ какъ они носятъ характеръ инстинктивныхъ реакцій на тѣ или другіе импульсы. Они могутъ быть названы рѣчью лишь съ тѣхъ поръ, когда воспроизводятся сознательно для передачи другому лицу, чтобы заставить его раздѣлить ощущенія, испытанныя говорящимъ. Эти начатки языка, закрѣпляясь чрезъ повтореніе въ памяти говорящихъ и слушающихъ, превращались такимъ образомъ въ артикуляціонно-слуховые символы соотвѣтствующихъ явленій и предметовъ. Вполнѣ понятно, что такой процессъ былъ возможенъ только на почвѣ общественности, такъ какъ въ этомъ именно случаѣ могла представляться необходимость обращенія къ другимъ; стремленіе же при этомъ быть понятымъ служило могучимъ факторомъ языковаго прогресса. Кромѣ того, весьма видную роль въ развитіи языка играла смѣна генерацій, гдѣ каждая новая генерація усваивала всю при-
