отъ того, какіе классы населенія успѣли выдвинуться впередъ, въ какой форме выражается участіе ихъ въ общественныхъ дѣлахъ и т. д.
Въ зависимости отъ этого возможны самыя разнообразныя комбинаціи. Не вдаваясь въ подробности, мы замѣтимъ только, что большее или меньшее соотвѣтствіе дѣйствующихъ въ данной соціальной средѣ правилъ общежитія съ желаніями и представленіями большинства населенія, живущаго сознательной жизнью, усиливаетъ авторитетность ихъ: это потому, что при такихъ условіяхъ правосознаніе въ смыслѣ чувства обязательности подчиненія законному порядку вообще ассоціируется съ убѣжденіемъ въ целесообразности действующаго порядка, конкретной системы нормъ. И наоборотъ: антагонизмъ въ указанномъ отношеніи приводим къ борьбе между чувствомъ обязательности подчиненія законному порядку вообще и сознаніемъ нецелесообразности дѣйствующаго порядка, что можетъ привести къ ослабленію чувства законности, а при известныхъ условіяхъ и къ столкновеніямъ между правящими классами или лицами и болыпинствомъ населенія.
Подведемъ итоги сказанному. Мы видимъ, что источникомъ обязательности юридическихъ нормъ является не сознательный волевой импульсъ, а постепенно сложившееся и унаследованное нами чувство, которое проявляется въ охарактеризованныхъ выше двухъ формахъ. Это чувство объясняем намъ только, почему мы вообще подчиняемся нормамъ даннаго порядка. Оно вовсе не объясняетъ намъ, ни почему въ данной среде действуютъ именно данныя нормы, ни почему данныя, конкретныя нормы причисляются къ юридическимъ, а не религіознымъ или нравственнымъ и т. д.
Къ разрешенію последняго вопроса мы и обратимся теперь.
Въ чемъ заключается сущность юридическихъ нормъ, въ чемъ ихъ отличительныя особенности въ противоположность всякаго рода инымъ веленіямъ, — вотъ проблема, которую намъ предстоитъ разрѣшить.
