брани съ русскими и не давали на то благословенія курдамъ.
Газаватъ, въ который Порта облекла свою борьбу съ Россіей, вызвалъ въ первый разъ родъ Халеда на участіе въ ней, но подчинилъ-ли онъ вліянію его полную защиту правъ Султана?
Участіе такого Шейха, какъ Обейдулла, освящало правоту борьбу, укрѣпляло турокъ въ несомнѣнности однихъ побѣдъ ихъ и предваряло какъ бы новое торжество ислама; въ тоже время оно успокоивало Порту въ Мессопотаміи и давало ей свободу дѣйствій въ Малой Азіи.
Безпощадное пораженіе такого Шейха при первомъ его появленіи, было бы ударомъ самоувѣренности мусульманъ, охладило бы ихъ фанатизмъ и измѣнило бы отношеніе Порты къ Курдистану.
Шейхъ выступилъ съ 300 мюридовъ. Вліяніе его при нашей неудачѣ подъ Зивиномъ увеличило эту ватагу до 30 тысячъ (?). Тергукасовъ, правда, разбивъ ихъ подъ Баязидомъ, разсѣялъ всѣ надежды курдовъ на разгулъ грабежа; но это пораженіе, какъ нанесенное не лично Шейху Обейдуллѣ, не умалило потому ни обаянія, ни вѣры въ него и осталось безъ послѣдствій на умы и возбужденный фанатизмъ мусульманъ; оно только, повидимому, убѣдило его самого въ томъ, что русскія пушки сильнѣе его святости и удалило съ поля брани. Слухъ объ немъ замолкъ и гдѣ онъ теперь мнѣ не извѣстно.
Какъ святость, Шейхъ исполнилъ свой долгъ по отношенію къ исламу, но отъ вліянія его Порта ожидала не 3—30 т. курдовъ, а поднятіе всего Восточнаго Курдистана. Онъ этого не сдѣлалъ.
Если, допускаю, онъ и готовъ былъ на это и неопредѣленностью исхода борьбы, нашими казавшимися
