тической местью къ Портѣ, а эта месть можетъ поставить его во главѣ новаго Изденширова возстанія, потрясти господство Султана въ Мессопотаміи, ослабить въ Малой Азіи турецкіе наборы и отвлечь на него много силъ, которыя назначаются для борьбы съ нами.
Если до настоящей минуты Бохтанъ не измѣнилъ еще своей мнимой покорности Портѣ, то я приписывалъ-бы это не столько англійскому золоту, какъ объ этомъ ходитъ слухъ, а скорѣе, помимо побочныхъ обстоятельствъ, вліянію двухъ лицъ — Шейха Обейдуллы и курда Измаила-паши.
Какъ потомокъ Халеда (двоюродн. братъ Магомета), Шейхъ Обейдулла (послѣдователь и представитель Халедійскаго раскола) для всѣхъ мусульманъ есть святыня во плоти. Они вѣрятъ въ его мнимыя чудодѣянія, но не видятъ явныхъ злодѣйствъ, которыми онъ наполнилъ Хейккіари, страну гдѣ онъ живетъ, имѣетъ свое теке и мюридовъ, такихъ же грубыхъ разбойниковъ курдовъ, какъ и онъ самъ.
Какою бы, впрочемъ, святостью ни былъ Шейхъ Обейдулла въ глазахъ турокъ, въ его собственныхъ — халифатство въ династіи Османа незаконно. Если первое условіе доводитъ уваженіе къ нему во всей Турціи вообще до фанатизма, то второе, подчиняя его вліянію Бохтанъ въ особенности, объясняетъ, почему Шейхи Гуссейнъ и Тагыръ, дѣдъ и отецъ нашего Шейха, и онъ самъ, никогда не обращали этого вліянія въ горахъ въ пользу Султана и постоянно принимали подъ защиту и охрану тѣхъ мессопотамскихъ династовъ, которые возставали противъ правительства и которыхъ оно объявляло фирманлы (внѣ закона?). Не допуская терпимости въ отношеніи христіанъ и выдавая фетвы на поголовное ихъ истребленіе, ни Шейхъ Гуссейнъ, ни Шейхъ Тагыръ никогда не являлись на полѣ
