Катенька, не открывая глазъ, сказала тихо:
— Я хочу его видѣть, введите его.
— Но подумай, Катя, это тебя такъ разстроитъ, ты и со мной-то еле говоришь.
— Я хочу его видѣть! — повторила Катенька монотонно, открывая свои малиновые глаза.
Елена Артуровна потопталась на мѣстѣ, потомъ пожала плечами и, сказавъ: „Какъ хочешь“, вышла изъ горницы. Черезъ минуту въ ту же дверь входилъ такой же румяный, такъ же ничѣмъ не замѣчательный, какъ и прежде, Андрей Семеновичъ Зотовъ. Онъ говорилъ весело и громко, какъ-будто дѣвушка не была больна, какъ-будто съ ней ничего не случилось и видѣлъ ее онъ только вчера.
— Что это съ вами, Екатерина Павловна! Какъ вамъ не стыдно! Хворать нужно зимой, когда холодно, а лѣтомъ нужно гулять, толстѣть, пить молоко!
— Что-же дѣлать, Андрей Семеновичъ? Я и сама рада-бы гулять и толстѣть, а вотъ приходится лежать и слушать англійскіе романы.
— И давно вы въ такомъ плачевномъ состояніи?
— Вотъ уже третій день. Но вы не можете себѣ представить, какъ надоѣло мнѣ это лежаніе, — какъ будто я лежу не третій день, а третій мѣсяцъ.
И Катенькѣ дѣйствительно сразу надоѣло быть больной, лежать, слушать англійскіе романы и думать, неизвѣстно о чемъ. И сразу ей стало удивительно, почему она такъ давно не видала ни Сережи, ни Андрея Семеновича, и когда она вспоминала, какою она была послѣднее время, то сама себѣ казалась странной, чужой и непріятной.
— Да что у васъ за болѣзнь, собственно говоря, милая Екатерина Павловна? — спросилъ Зотовъ.
Катенька, не открывая глаз, сказала тихо:
— Я хочу его видеть, введите его.
— Но подумай, Катя, это тебя так расстроит, ты и со мной-то еле говоришь.
— Я хочу его видеть! — повторила Катенька монотонно, открывая свои малиновые глаза.
Елена Артуровна потопталась на месте, потом пожала плечами и, сказав: „Как хочешь“, вышла из горницы. Через минуту в ту же дверь входил такой же румяный, так же ничем не замечательный, как и прежде, Андрей Семенович Зотов. Он говорил весело и громко, как будто девушка не была больна, как будто с ней ничего не случилось и видел ее он только вчера.
— Что это с вами, Екатерина Павловна! Как вам не стыдно! Хворать нужно зимой, когда холодно, а летом нужно гулять, толстеть, пить молоко!
— Что же делать, Андрей Семенович? Я и сама рада бы гулять и толстеть, а вот приходится лежать и слушать английские романы.
— И давно вы в таком плачевном состоянии?
— Вот уже третий день. Но вы не можете себе представить, как надоело мне это лежание, — как будто я лежу не третий день, а третий месяц.
И Катеньке действительно сразу надоело быть больной, лежать, слушать английские романы и думать, неизвестно о чём. И сразу ей стало удивительно, почему она так давно не видала ни Сережи, ни Андрея Семеновича, и когда она вспоминала, какою она была последнее время, то сама себе казалась странной, чужой и неприятной.
— Да что у вас за болезнь, собственно говоря, милая Екатерина Павловна? — спросил Зотов.
