бы не обидѣть приглашенныхъ артистовъ и показать свѣтскую сдержанность.
Долгое ли сидѣніе за скучнымъ столомъ, бесѣда ли со старымъ профессоромъ или краткій взволновавшій ее разговоръ молодого хозяина, но Катенька чувствовала себя усталой и какой-то сонливой на своемъ желтомъ стулѣ у стѣны, какъ разъ противъ хвоста рояля, за которымъ долженъ былъ скоро появиться Яковъ Вейсъ. Она чувствовала себя разбитой, ей сладко было не шевелить ни рукою, ни ногою и слышать, какъ при внѣшней видимой скованности внутри что-то неотступно поднималось, будто отдѣляя ее отъ земли. Словно сквозь сонъ или нѣкій туманъ она видѣла, какъ приходили и уходили на небольшую, спеціально сдѣланную эстраду толстыя пѣвицы въ открытыхъ платьяхъ, изображавшія томленіе Далилы или легкомысліе Карменъ, какъ толстый же бѣлокурый теноръ ворковалъ „Сонъ кавалера де-Гріэ“, а сухощавый басъ басилъ о послѣдней зарѣ, которая должна зайти, какъ скрипачъ встряхивалъ космами на манеръ Кубелика. Она даже едва замѣтила, какъ противъ нея изъ-за рояля показалась голова Вейса; она смотрѣла на него, какъ на чужого. Ей казалось страннымъ, что для нея будетъ играть этотъ молодой человѣкъ съ блѣднымъ лицомъ, съ рыжими, слегка кудрявыми волосами и ярко-краснымъ ртомъ, который теперь кривился. Онъ не улыбнулся ей, а только, взмахнувъ зеленоватыми глазами, тотчасъ опустилъ ихъ и заигралъ медленно и капризно. Она почти не слышала, что онъ игралъ, все болѣе и болѣе цѣпенѣя и ясно чувствуя, что если всѣ ея члены еще больше нальются свинцомъ, еще больше отяжелѣютъ, обратятся въ инертную массу, то что-то въ ней вспорхнетъ легко и освобождены«і, какъ птица. Передъ глазами у нея за-
бы не обидеть приглашенных артистов и показать светскую сдержанность.
Долгое ли сидение за скучным столом, беседа ли со старым профессором или краткий взволновавший ее разговор молодого хозяина, но Катенька чувствовала себя усталой и какой-то сонливой на своем желтом стуле у стены, как раз против хвоста рояля, за которым должен был скоро появиться Яков Вейс. Она чувствовала себя разбитой, ей сладко было не шевелить ни рукою, ни ногою и слышать, как при внешней видимой скованности внутри что-то неотступно поднималось, будто отделяя ее от земли. Словно сквозь сон или некий туман она видела, как приходили и уходили на небольшую, специально сделанную эстраду толстые певицы в открытых платьях, изображавшие томление Далилы или легкомыслие Кармен, как толстый же белокурый тенор ворковал „Сон кавалера де-Гриэ“, а сухощавый бас басил о последней заре, которая должна зайти, как скрипач встряхивал космами на манер Кубелика. Она даже едва заметила, как против неё из-за рояля показалась голова Вейса; она смотрела на него, как на чужого. Ей казалось странным, что для неё будет играть этот молодой человек с бледным лицом, с рыжими, слегка кудрявыми волосами и ярко-красным ртом, который теперь кривился. Он не улыбнулся ей, а только, взмахнув зеленоватыми глазами, тотчас опустил их и заиграл медленно и капризно. Она почти не слышала, что он играл, всё более и более цепенея и ясно чувствуя, что если все её члены еще больше нальются свинцом, еще больше отяжелеют, обратятся в инертную массу, то что-то в ней вспорхнет легко и освобождены«і, как птица. Перед глазами у неё за-
