ство дробилось въ хрусталѣ бокаловъ, когда, наконецъ, толстая родственница Вейсовъ, сидѣвшая за хозяйку, отодвинула стулъ, давая понять, что обѣдъ конченъ.
— Вы не можете себѣ представить, какъ я скучалъ эти полтора часа! — сказалъ, подходя къ Екатеринѣ Павловнѣ, молодой Вейсъ.
— Всегда скучны большія собранія мало знакомыхъ людей!
— Я бы хотѣлъ сидѣть рядомъ съ вами, тогда всѣхъ этихъ людей не существовало-бы для меня, и мы говорили-бы, какъ-будто мы одни, въ вашемъ саду или у насъ въ гостиной, когда никого нѣтъ. Я страшно сердитъ на отца за то, что онъ устроилъ весь этотъ балаганъ.
— Онъ думаетъ о вашей будущности, о вашей славѣ.
— Моя будущность, моя „слава“, какъ вы выражаетесь, развѣ онѣ нужны мнѣ?
— Онѣ нужны и вашему отцу, и всѣмъ, кто васъ цѣнитъ и, любитъ; вы не должны отказываться отъ тѣхъ шаговъ, которые дѣлаютъ для васъ и за васъ близкіе и любящіе васъ люди.
Катенька говорила хотя и задушевно, но совсѣмъ просто и, только увидѣвъ поблѣднѣвшее отъ волненія лицо Якова Самуиловича, поняла, что сказала, можетъ быть, больше, нежели желала, и что слова ея можно было счесть за полупризнаніе.
— Я такъ благодаренъ вамъ, Екатерина Павловна, за то, что вы сказали… У насъ сейчасъ начнется концертъ, я буду въ первый разъ исполнять свои вещи въ присутствіи почти незнакомыхъ лицъ; между ними есть многіе, передъ которыми не только мой отецъ, но и я самъ дрожу. Тутъ есть мои старые профессора и артисты выдающагося вкуса. Несмотря на это, мнѣ
ство дробилось в хрустале бокалов, когда, наконец, толстая родственница Вейсов, сидевшая за хозяйку, отодвинула стул, давая понять, что обед кончен.
— Вы не можете себе представить, как я скучал эти полтора часа! — сказал, подходя к Екатерине Павловне, молодой Вейс.
— Всегда скучны большие собрания мало знакомых людей!
— Я бы хотел сидеть рядом с вами, тогда всех этих людей не существовало бы для меня, и мы говорили бы, как будто мы одни, в вашем саду или у нас в гостиной, когда никого нет. Я страшно сердит на отца за то, что он устроил весь этот балаган.
— Он думает о вашей будущности, о вашей славе.
— Моя будущность, моя „слава“, как вы выражаетесь, разве они нужны мне?
— Они нужны и вашему отцу, и всем, кто вас ценит и, любит; вы не должны отказываться от тех шагов, которые делают для вас и за вас близкие и любящие вас люди.
Катенька говорила хотя и задушевно, но совсем просто и, только увидев побледневшее от волнения лицо Якова Самуиловича, поняла, что сказала, может быть, больше, нежели желала, и что слова её можно было счесть за полупризнание.
— Я так благодарен вам, Екатерина Павловна, за то, что вы сказали… У нас сейчас начнется концерт, я буду в первый раз исполнять свои вещи в присутствии почти незнакомых лиц; между ними есть многие, перед которыми не только мой отец, но и я сам дрожу. Тут есть мои старые профессора и артисты выдающегося вкуса. Несмотря на это, мне
