знаешь, что для моихъ дѣлъ мнѣ совершенно достаточно моихъ знакомыхъ, съ которыми я могу иногда позавтракать у Кюба, или на крышѣ „Европейской“… Я дѣлаю это исключительно для тебя.
— Что-же, ты думаешь, мнѣ доставить удовольствіе видѣть все это сборище незнакомыхъ дамъ и сидѣть цѣлый вечеръ во фракѣ?
— Я этого нисколько не думаю. Наоборотъ, я думаю, тебѣ это доставитъ еще менѣе удовольствія, чѣмъ мнѣ. Но для твоего будущаго, для твоей артистической карьеры намъ необходимо жить шире, — я тебѣ ни слова не говорилъ противъ того, что ты хотѣлъ сдѣлаться музыкантомъ. Но разъ ты избралъ это поприще, нужно дѣлать бумъ; не думалъ же ты, въ самомъ дѣлѣ, что я удовольствуюсь, чтобы Яковъ Вейсъ былъ скромнымъ преподователемъ музыки или самъ для себя игралъ при лунѣ ноктюрны Шопена? Нѣтъ, братъ, если ты сдѣлался піанистомъ, то будь у меня европейской извѣстностью, на то ты и Вейсъ. Если даже ты самъ этого не хочешь, то я это сдѣлаю, потому что не даромъ я работаю по двѣнадцати часовъ въ сутки и потому что не даромъ меня зовутъ Самуилъ Вейсъ.
На этотъ обѣдъ были приглашены госпожа Ламберъ и Катенька Прозорова, приглашены скорѣе по-сосѣдски, нежели изъ какихъ-либо тактическихъ соображеній, потому что для карьеры молодого артиста онѣ могли сдѣлать очень мало. Одѣтая въ скромное лѣтнее платье, Катенька со скукой сидѣла за обѣдомъ, глядя на богатые туалеты декольтированныхъ дамъ и слушая краемъ уха, что говорилъ ей сидящій рядомъ съ нею маленькій и сѣдой профессоръ консерваторіи, нападавшій на оперы Штрауса.
Обѣдъ страшно затянулся, и уже давно электриче-
знаешь, что для моих дел мне совершенно достаточно моих знакомых, с которыми я могу иногда позавтракать у Кюба, или на крыше „Европейской“… Я делаю это исключительно для тебя.
— Что же, ты думаешь, мне доставить удовольствие видеть всё это сборище незнакомых дам и сидеть целый вечер во фраке?
— Я этого нисколько не думаю. Наоборот, я думаю, тебе это доставит еще менее удовольствия, чем мне. Но для твоего будущего, для твоей артистической карьеры нам необходимо жить шире, — я тебе ни слова не говорил против того, что ты хотел сделаться музыкантом. Но раз ты избрал это поприще, нужно делать бум; не думал же ты, в самом деле, что я удовольствуюсь, чтобы Яков Вейс был скромным преподователем музыки или сам для себя играл при луне ноктюрны Шопена? Нет, брат, если ты сделался пианистом, то будь у меня европейской известностью, на то ты и Вейс. Если даже ты сам этого не хочешь, то я это сделаю, потому что не даром я работаю по двенадцати часов в сутки и потому что не даром меня зовут Самуил Вейс.
На этот обед были приглашены госпожа Ламбер и Катенька Прозорова, приглашены скорее по-соседски, нежели из каких-либо тактических соображений, потому что для карьеры молодого артиста они могли сделать очень мало. Одетая в скромное летнее платье, Катенька со скукой сидела за обедом, глядя на богатые туалеты декольтированных дам и слушая краем уха, что говорил ей сидящий рядом с нею маленький и седой профессор консерватории, нападавший на оперы Штрауса.
Обед страшно затянулся, и уже давно электриче-
