— Катенька склонила свою голову на грудь госпожи Ламберъ и прошептала, накрывая глава:
Говорите, говорите, тетя, о мамѣ! Я хочу поступать такъ, какъ она поступала-бы. А вы меня научите, что надо дѣлать… Господи, благослови.
Уединенная улица, гдѣ стояла дача съ черными дельфинами, была почти сплошь заполнена автомобилями, экипажами и просто извозчичьими пролетками, что представляло для той мѣстности необычайное и удивительное зрѣлище. Если Вейсовъ и посѣщали два-три товарища Якова Самуиловича и дѣловые гости старика-отца, то, кажется, впервые съ тѣхъ поръ, какъ умерла госпожа Вейсъ, ихъ дача видѣла такой съѣздъ не только молодыхъ музыкантовъ и старыхъ биржевиковъ, но и дамъ, дѣвицъ и господъ, которые, казалось, не имѣли никакого отношенія ни къ старому, ни къ молодому Вейсу. Было не совсѣмъ понятно, зачѣмъ Самуилу Михайловичу понадобилось мобилизировать всѣхъ своихъ, даже шапочныхъ, знакомыхъ, устраивать великолѣпный обѣдъ и приглашать модныхъ пѣвицъ и пѣвцовъ, для которыхъ у него была заготовлена цѣлая пачка конвертовъ со вложенными кредитными билетами. Но, очевидно, старому Вейсу это собраніе для чего-то было нужно, потому что, не отвѣчая на доводы сына, онъ только надписывалъ адреса на пригласительныхъ билетахъ (особенно тщательно людямъ семейнымъ) и лишь но окончаніи этого занятія, снявъ золотое пенснэ, началъ спокойно и методично:
— Конечно, ты не думаешь, Яковъ, что всю эту исторію я затѣваю для собственнаго удовольствія: ты
— Катенька склонила свою голову на грудь госпожи Ламбер и прошептала, накрывая глава:
Говорите, говорите, тетя, о маме! Я хочу поступать так, как она поступала бы. А вы меня научите, что надо делать… Господи, благослови.
Уединенная улица, где стояла дача с черными дельфинами, была почти сплошь заполнена автомобилями, экипажами и просто извозчичьими пролетками, что представляло для той местности необычайное и удивительное зрелище. Если Вейсов и посещали два-три товарища Якова Самуиловича и деловые гости старика-отца, то, кажется, впервые с тех пор, как умерла госпожа Вейс, их дача видела такой съезд не только молодых музыкантов и старых биржевиков, но и дам, девиц и господ, которые, казалось, не имели никакого отношения ни к старому, ни к молодому Вейсу. Было не совсем понятно, зачем Самуилу Михайловичу понадобилось мобилизировать всех своих, даже шапочных, знакомых, устраивать великолепный обед и приглашать модных певиц и певцов, для которых у него была заготовлена целая пачка конвертов со вложенными кредитными билетами. Но, очевидно, старому Вейсу это собрание для чего-то было нужно, потому что, не отвечая на доводы сына, он только надписывал адреса на пригласительных билетах (особенно тщательно людям семейным) и лишь но окончании этого занятия, сняв золотое пенсне, начал спокойно и методично:
— Конечно, ты не думаешь, Яков, что всю эту историю я затеваю для собственного удовольствия: ты
