И Катенька виновато улыбнулась.
Елена Артуровна сдержала свое слово: дѣйствительно, съ того дня, когда среди разбросанныхъ вещей, у раскрытаго чемодана, была вновь утверждена ея дружба съ Катенькой, она ни разу не упоминала о покойной сестрѣ. Какъ отрѣзало. Даже Софья Артуровна и Павелъ Ильичъ не говорили о дорогой умершей, по крайней мѣрѣ, при Катенькѣ. О поѣздкѣ разговоровъ больше не поднималось, будто само собою было рѣшено, что Катенька остается.
Въ тотъ день, когда Катенька разговаривала съ Вейсомъ о Шопенѣ, вечеромъ она зашла къ Еленѣ Артуровнѣ и сказала, опускаясь въ кожаныя кресла:
— Можно у васъ посидѣть теперь? Давно я у васъ не была… У васъ все по-прежнему, тихо и мирно. Я теперь привыкла къ тишинѣ, она меня не гнететъ больше.
— Въ тишинѣ и въ тонкомъ дыханіи мы узнаемъ Бога! — сказала, улыбаясь, Елена Артуровна.
— Объ этомъ я не думаю, но знаю, что теперь я къ ней привыкла. Она убаюкиваетъ. Я не знаю, хорошо ли это, но это пріятно.
И Катенька закрыла глаза, будто наглядно желая показать, какъ ее убаюкивала тишина. Елена Артуровна молчала, и Катенька умолкла. Такъ онѣ въ молчаніи просидѣли нѣкоторое время, пока старшая не заговорила:
— У тебя былъ сегодня Вейсъ?
— Отчего вы спрашиваете объ этомъ? Я сама только что о немъ думала.
— Я не знаю, почему я о немъ вспомнила. Можетъ быть, потому, что ему, какъ и тебѣ, нужна тишина, и потому, что я знаю, что онъ любитъ тебя.
И Катенька виновато улыбнулась.
Елена Артуровна сдержала свое слово: действительно, с того дня, когда среди разбросанных вещей, у раскрытого чемодана, была вновь утверждена её дружба с Катенькой, она ни разу не упоминала о покойной сестре. Как отрезало. Даже Софья Артуровна и Павел Ильич не говорили о дорогой умершей, по крайней мере, при Катеньке. О поездке разговоров больше не поднималось, будто само собою было решено, что Катенька остается.
В тот день, когда Катенька разговаривала с Вейсом о Шопене, вечером она зашла к Елене Артуровне и сказала, опускаясь в кожаные кресла:
— Можно у вас посидеть теперь? Давно я у вас не была… У вас всё по-прежнему, тихо и мирно. Я теперь привыкла к тишине, она меня не гнетет больше.
— В тишине и в тонком дыхании мы узнаем Бога! — сказала, улыбаясь, Елена Артуровна.
— Об этом я не думаю, но знаю, что теперь я к ней привыкла. Она убаюкивает. Я не знаю, хорошо ли это, но это приятно.
И Катенька закрыла глаза, будто наглядно желая показать, как ее убаюкивала тишина. Елена Артуровна молчала, и Катенька умолкла. Так они в молчании просидели некоторое время, пока старшая не заговорила:
— У тебя был сегодня Вейс?
— Отчего вы спрашиваете об этом? Я сама только что о нём думала.
— Я не знаю, почему я о нём вспомнила. Может быть, потому, что ему, как и тебе, нужна тишина, и потому, что я знаю, что он любит тебя.
