открытый чемоданъ и разбросанныя вокругъ вещи, тетя Нелли спокойно спросила:
— Ты дѣйствительно собираешься ѣхать, Кэтхенъ?
Катя, не отвѣчая, продолжала укладываться. Елена Артуровна сѣла на диванъ, раздвинувъ лежавшее на немъ бѣлье, и такъ же спокойно продолжала, не дожидаясь отвѣта:
— Ты сама не знаешь, что ты хочешь дѣлать. Если тебѣ тяжело, то съ твоей стороны очень не хорошо быть такой скрытной. Ты бы могла сказать Павлу Ильичу, пли мнѣ, — и повѣрь, мы бы постарались какъ-нибудь помочь тебѣ.
Елена Артуровна послѣ каждой фразы дѣлала остановку, будто ожидая, что племянница вставитъ какую-нибудь реплику, но Екатерина Павловна молча и какъ-то враждебно продолжала укладываться.
— Что же ты молчишь, развѣ ты не слышишь, что я тебѣ говорю? Или ты не желаешь со мной разговаривать? Тогда я уйду, сказала тетя Нелли.
Катенька, сѣвши на полъ на томъ мѣстѣ, гдѣ она стояла на колѣняхъ передъ чемоданомъ, заговорила тихо, но взволнованно:
— Что мнѣ сказать вамъ, тетя? Не говорила я съ вами раньше, потому что не могла я вамъ сказать, что именно вы и дѣлаете мнѣ жизнь невыносимой. У насъ была память о мамѣ тихая, свѣтлая и хорошая; вы же внесли въ нашъ домъ культъ покойницы, который меня такъ страшитъ и тяготитъ, что я готова бѣжать, куда глаза глядятъ. Вы сдѣлали то, что Сережи почти никогда нѣтъ дома, вы отдѣлили отъ насъ отца, отдалили Андрея Семеновича, нашего друга, — я поневолѣ подружилась съ вами… Не скрою, я васъ даже полюбила. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, я васъ ненавижу, хотя,
открытый чемодан и разбросанные вокруг вещи, тетя Нелли спокойно спросила:
— Ты действительно собираешься ехать, Кэтхен?
Катя, не отвечая, продолжала укладываться. Елена Артуровна села на диван, раздвинув лежавшее на нём белье, и так же спокойно продолжала, не дожидаясь ответа:
— Ты сама не знаешь, что ты хочешь делать. Если тебе тяжело, то с твоей стороны очень не хорошо быть такой скрытной. Ты бы могла сказать Павлу Ильичу, пли мне, — и поверь, мы бы постарались как-нибудь помочь тебе.
Елена Артуровна после каждой фразы делала остановку, будто ожидая, что племянница вставит какую-нибудь реплику, но Екатерина Павловна молча и как-то враждебно продолжала укладываться.
— Что же ты молчишь, разве ты не слышишь, что я тебе говорю? Или ты не желаешь со мной разговаривать? Тогда я уйду, сказала тетя Нелли.
Катенька, севши на пол на том месте, где она стояла на коленях перед чемоданом, заговорила тихо, но взволнованно:
— Что мне сказать вам, тетя? Не говорила я с вами раньше, потому что не могла я вам сказать, что именно вы и делаете мне жизнь невыносимой. У нас была память о маме тихая, светлая и хорошая; вы же внесли в наш дом культ покойницы, который меня так страшит и тяготит, что я готова бежать, куда глаза глядят. Вы сделали то, что Сережи почти никогда нет дома, вы отделили от нас отца, отдалили Андрея Семеновича, нашего друга, — я поневоле подружилась с вами… Не скрою, я вас даже полюбила. Но вместе с тем, я вас ненавижу, хотя,
