— Милая Катя, ты знаешь, что ты хозяйка въ домѣ и можешь распоряжаться, какъ тебѣ угодно. Что же касается меня, то я подожду Павла Ильича.
Но она не принималась вновь за прерванное письмо, а сидѣла, откинувшись на спинку стула, будто ожидая продолженія разговора.
Видя, что Катя молчитъ, она снова начала:
— Очень странные дни мы переживаемъ. Но это ничего, потомъ все выяснится и всѣмъ будетъ хорошо… Я сегодня видѣла во снѣ покойную сестру. Но странно, очень странно.
И, проведя рукою по лбу, она продолжала мечтательно:
— Помни, — Катя, что счастье ждетъ тебя у черныхъ воротъ, а Андрея нужно забыть.
При упоминаніи черныхъ воротъ Катя сдѣлалась сама не своя.
— Не мучьте меня, тетя! — воскликнула она горестно: — я не знаю, что мнѣ дѣлать. Вы поймите, что у меня умъ и сердце разрываются, я будто въ плѣну, и главное, я не знаю, въ чьемъ плѣну. Мое чувство говоритъ мнѣ одно, но что-то большее, нежели чувство, опредѣляетъ мои поступки. Вотъ уже второй разъ сегодня, или нѣтъ, третій, я слышу упоминаніе о черныхъ воротахъ, и я не знаю, что это значитъ. Меня это пугаетъ. Я разсуждаю по-земному: я любила маму и чту ея память, но я не вѣрю, не вѣрю, чтобы она хотѣла меня пугать и запутывать. А между тѣмъ сегодня — такъ странно! — все мнѣ говоритъ про одно и то же… Я не хочу объ этомъ думать, потому что чѣмъ больше я думаю, тѣмъ меньше понимаю.
И Катенька склонилась на плечо госпожи Ламберъ. Та стала ее гладить, разсѣянно смотря бѣлесоватыми глазами на потолокъ.
— Милая Катя, ты знаешь, что ты хозяйка в доме и можешь распоряжаться, как тебе угодно. Что же касается меня, то я подожду Павла Ильича.
Но она не принималась вновь за прерванное письмо, а сидела, откинувшись на спинку стула, будто ожидая продолжения разговора.
Видя, что Катя молчит, она снова начала:
— Очень странные дни мы переживаем. Но это ничего, потом всё выяснится и всем будет хорошо… Я сегодня видела во сне покойную сестру. Но странно, очень странно.
И, проведя рукою по лбу, она продолжала мечтательно:
— Помни, — Катя, что счастье ждет тебя у черных ворот, а Андрея нужно забыть.
При упоминании черных ворот Катя сделалась сама не своя.
— Не мучьте меня, тетя! — воскликнула она горестно: — я не знаю, что мне делать. Вы поймите, что у меня ум и сердце разрываются, я будто в плену, и главное, я не знаю, в чьем плену. Мое чувство говорит мне одно, но что-то большее, нежели чувство, определяет мои поступки. Вот уже второй раз сегодня, или нет, третий, я слышу упоминание о черных воротах, и я не знаю, что это значит. Меня это пугает. Я рассуждаю по-земному: я любила маму и чту её память, но я не верю, не верю, чтобы она хотела меня пугать и запутывать. А между тем сегодня — так странно! — всё мне говорит про одно и то же… Я не хочу об этом думать, потому что чем больше я думаю, тем меньше понимаю.
И Катенька склонилась на плечо госпожи Ламбер. Та стала ее гладить, рассеянно смотря белесоватыми глазами на потолок.
